17.09.1253. Не помнишь, как родился. Не заметишь, как умрешь.  

Дата, время: 17 число месяца Урожая 1253 года, день.
Место действия: Беллония, Ардвилл, улицы города под стенами Ардора.
Участники: Ксан Барфон, Рассел Артэ.
Предыстория/суть темы: Иногда даже самых внимательных и осторожных людей застигают врасплох. И тогда приходится платить по счетам. А когда счета эти написаны твоей же рукой, но чужой кровью... Расплата будет высока.

Связанные эпизоды:
18.08.1253. Лилия и Нарцисс. Анджей и Нарисса Дарелл.
04.09.1253 Отцы и дети. Арен и Реган Дисмор.
17.09.1253. Гнев затмевает любовь. Анджей и Нарисса Дарелл.

Ксан Барфон прибыл в Ардор утром после утомительной ночной поездки без привала. Его сопровождали двое молодых мужчин - доверенных людей, поскольку путешествовать одному было опасно, а Ксан был предельно осторожным.
Он ехал к Анджею Дареллу с ценным сообщением на клочке бумаги. Это было письмо, полученное Ксаном от герцога Дисмора, в котором тот сообщал, что отправляет своего наследного сына в Беллонию, к Дареллу с целью обсудить возможные семейные родства.
Ксан написал Регану Дисмору сам, без ведома Анджея, как его представитель. Хотя никогда не получал на это право.
Цель была одна - избавиться от Ниссы Дарелл. Эта маленькая избалованная сучка так и пускала слюня на своего брата, словно он был ее меховым мишкой, а не герцогом Беллонии. Рассудком Ксан понимал, что ее любовная нежность к брату обусловлена ее возрастом, воспитанием, нежностью. Тем, что Анджей сам баловал ее, целуя, ухаживая, позволяя спать в одной постели.
Но она уже не была ребенком. Она была женщиной, которых Анджей любил. Одна мысль о том, что в одну такую ночь Нарцисс вдруг поддастся соблазнительности собственной сестры и вдруг коснется ее... не по-братски... Рождала в графе Барфоне тупую ревность и ярость, всепожирающую и жестокую. Он готов был, не моргнув и глазом, убить любого, кто касался Анджея даже мизинцем. А Нисса в привычной ей небрежной манере позволяла себе куда больше, чем просто сестринское внимание. И это сводило с ума. Рождало дурные мысли об убийстве, чтобы покончить с ней раз и навсегда и перестать просыпаться среди ночи от панического страха, приходящего в дурных сновидениях, где Ан целовал ее... Она достигла брачного возраста. Следовало найти ей мужа и отправить из Ардора чем дальше, тем лучше, пока ревность Ксана не дошла до крайности. Но Анджей, сколько его ни уговаривай, никогда бы не решился написать потенциальным женихам сам. Поэтому Ксан взял все в свои руки. Ан, конечно, будет в ярости от этого поступка. Но так будет лучше. Для всех.

Три всадника в серых плащах без гербов и опознавательных символов въехали под стены замка Ардор, едва поднялось солнце. Задача была проста: Ксан планировал передать письмо Анджею. Не лично, а через кого-либо, чтобы самому не попасться на его глаза. Он знал, что когда герцог получит его, дерзкая выходка Ксана приведет его в бешенство. Не смотря на то, как глубоко они любили друг друга, этот поступок не оставит Ксана безнаказанным. А поскольку граф Барфон прекрасно знал склад характера своего возлюбленного, то понимал, что сразу говорить с Аном нет никакого смыла. Было необходимо выждать какое-то время, пока герцог успокоится, подумает, придет в себя. И только потом, через день или два, посетить его, чтобы спокойно и рассудительно поговорить о судьбе Нариссы Дарелл.

Догадываясь, что после того, как Ан прочтет письмо, он отправит гвардейцев разыскивать Ксана, он решил остановиться там, где его точно не станут искать и не найдут. В доме удовольствий.
Его спутники с радостью за счет графа уединились в отдельных комнатах с распутными женщинами. Как и Ксан остался в отведенной ему комнате.
- Ну, и? - вопрошала шлюха, почти голая в своих откровенных одеждах, лежа на софе и глядя на стоящего у окна Ксана Барфона, хотя она не знала его имени.
Шлюха входила в стоимость снятия комнаты. Ксан не стал от нее отказываться, чтобы не вызывать подозрений.
Он повернул в ее сторону голову, посмотрел на ее обнаженную грудь. Нет, женское тело не вызывало в нем влечения, в отличие от Анджея, который не пропускал ни одной приличной юбки. Да и сама мысль близости с кем-то кроме любимого вызывала в нем отвращение. А потому с тем же хладнокровием Ксан отвел взгляд, вновь возвращая его прохожим на улице города.

Он отправился к герцогскому замку один, чтобы не привлекать к себе внимание охраной. В том же сером дорожном плаще с глубоко надвинутым на глаза капюшоном.
- Герцогу Анджею от графа Барфона, - передал он камердинеру, отдавая ему бумагу. - В руки, пожалуйста.
И ушел из замка так же незаметно, как появился. Лавируя между людьми, которых на улице города в буденное утро было много. Постоянно извиняясь, когда ненароком задевал кого-то плечом.

Рассел Артэ умел ждать. Это знали все. Поговаривали, даже, что такого угрюмого, терпеливого и флегматичного сукина сына еще земля не носила. Младшие братья, правда знали ему цену, в отличие от отца. Ничего. Рассел был терпелив. И молчалив. И умел прятать свои мысли и чувства, до которых, впрочем, никогда никому не было дела. Отец, порядком зажившийся на свете барон Артэ, не слишком любил спрашивать у кого-то из своих отпрысков совета в делах, и, предоставленные самим себе четверо сыновей куролесили как умели. Все, кроме Рассела. Он-то на мелочи не разменивался, но, раз поставив себе какую-либо цель, шел к ней напролом с упорством прущего на красную тряпку быка. И, вольно же было случиться так, что после того, как Эдмунда обнаружили зверски зарезанным в его собственной спальне, никому из троих не взбрело в голову как следует покопаться в деталях его жизни. Убийцу искали спустя рукава, и не прошло и нескольких месяцев, как о нем, похоже, и вовсе забыли.
А, возможно, это дестур Родриг постарался, исподволь внушив отцу, что в грязном белье лучше не копаться, и что кое-какие подробности, которые могли всплыть в интимной стороне жизни покойного, отнюдь не пойдут к чести семьи Артэ.
Рассел не разделял этого мнения. Да, брат был мужеложцем, он это знал. Знал и о том, что когда-то Эдмунд был любимчиком герцога Анджея. И о том, что в последние месяцы он часто встречался с дестуром, и одним богам ведомо - о чем беседовал. Никаких озарений он не испытывал, зато упорство приносило плоды всегда.
Помог, впрочем, счастливый случай. Один из лакеев брата опознал как-то некоего человека, сказав, что именно он пришел в ту роковую ночь с Эдмундом, и шел с ним чуть ли не под руку, как старый друг, притом, что ранее этого типа никто в доме не видел.
Рассел нашел этого человека. Некий Лука Брази. Беседовать с ним пришлось в подвале, куда его доставили связанным, и приковали к стене, для пущей убедительности беседы.
Упертый оказался сукин сын, и резчик отменный, и к беседам не склонный, но с тем, кто три года прослужил адантом у Безмордого, и видел воочию такие методы допросов, которые этому дилетанту, мнящему себя усраться насколько крутым профессионалом, и не снились. Брази сломался на втором часу допроса. Всего-то. А вот то, что он рассказал о своем отношении к смерти Эдмунда Артэ - было куда как интереснее.
Ксан Барфон. Вот, выходит, кто отправил к Эдмунду убийцу, который распотрошил его так, что кровь была даже на потолке.
Имя говорило Расселу многое. Он не стал даже добивать пленника, и попросту запер его, предоставив тому справляться самостоятельно, от боли, жажды и духоты. Лука, как и следовало ожидать, справился преотлично: его стоны угасли уже к вечеру, а наутро он был уже вполне готов, и даже успел остыть.
Рассел жалел об одном - что с его хозяином поступить так же не получится. Ну, хоть как-нибудь.
Доступа в замок графа он не имел. Да и этот подонок был куда как осмотрителен, абы кого к себе не пускал. Следовало найти другое место, в котором можно было бы к нему подобраться, и удачный случай. В конце концов, решение было найдено, и Рассел, в числе множества других рыцарей, которые, после празднеств в столице пожелали продолжить веселье, и обосновались при дворе Нарцисса, тоже перебрался в Ардор. Днем участвовал в красивый стычках, имитирующих турнир, вечером пировал среди яркой толпы, искрящейся молодостью и драгоценностями под сводами гостеприимного замка. Да, Дарелл жил на широкую ногу, и прихлебателей, которые тянулись к нему как мухи на мед, было столько, что затеряться среди них не представляло никакого труда.
И Рассел выжидал. Брази, среди прочего, выболтал еще и что граф Ксан частенько навещает сюзерена. И что об этих визитах уж точно очень рад был бы услышать дестур Родриг. Рассел не слишком интересовался постельными подробностями, но одно затвердил точно - рано или поздно Барфон появится в Ардоре. Причем, скорее всего, инкогнито. Все же связь наподобие той, на которую намекнул Лука Брази, не принято афишировать.
И он ждал. Ждал. День. Два. Три. Полдюжины. А Ксан все не появлялся.
Рассел все же не зря славился упорством. Рано или поздно любой зверь придет к водопою.
И терпение было вознаграждено.
Фигура, закутанная в плащ, с опущенным на лицо глубоким капюшоном. Это в самый что ни на есть разгар бабьего лета, на солнечном Юге, да еще среди бела дня? Такая маскировочка была чуть ли не парадной вывеской "Внимание, я здесь по очень-очень тайным делам". Хотя в грамоте, конечно, Рассел был слабоват, но зато не слаб головой. Прервал свою занимательную беседу с двумя рыцарями об их "прекрасных дамах", кои по мнению эн-барона Артэ годились разве что коровники чистить, и принялся следить за перемещениями пресловутой фигуры. И затрепетал от восторга, когда, выходя, неизвестный зацепился краем плаща дверную петлю, и от этого движения сдвинулся капюшон, приоткрывая лицо.
Он!
Вот ты и попался, птенчик!
Рассел отправился следом за графом, не раздумывая. Тот вышел из замка, что ж, добро. Но когда побрел петлять по узким улочкам маленького городка, он нахмурился. А ну как если выжидать слишком долго, Барфон успеет зайти в какой-нибудь дом? И выйдет оттуда уже не один?
Нет. Упускать добычу, которую караулил так долго, Артэ не хотел.
Он прибавил шаг, нагоняя фигуру в плаще, и подойдя совсем близко, напустил на себя взволнованный вид, даже дышать стал часто-часто, точно бы проделал весь путь от замка бегом, и окликнул его:
- Милорд граф! Прошу простить, у меня к вам срочное послание!

Ксан торопился. Оставаться в людном месте, пусть и в надвинутом на глаза капюшоне, было чревато разоблачением.
Он шел сквозь толпу, лавируя меж встречными. Донесшийся оклик заставил его остановиться. Толпа вокруг словно обтекала его. Сложно было представить, что рядом с ним вдруг мог очутиться еще один граф - окликали именно Ксана. Кто мог узнать его в плаще?
Он медленно повернулся, поднял глаза на говорившего, но не поднял голову, по-прежнему склонив ее, посмотрел на говорившего блестящими в тени капюшона глазами. Этого человека Ксан не знал. Поэтому в голове родилась масса предположений по поводу того, кто это, как узнал он в безликой фигуре в толпе Барфона, и зачем он ему нужен. Взволнованность и частое дыхание свидетельствовали о том, что незнакомец бежал за ним, преследуя.
Все это было дурно. Пахло опасностью. Никто, кроме Анджея Дарелла и его камердинера, получившего письмо, не должен был знать о прибытии Ксана. Откуда этот человек? И что он может передать? Приказ Анджея немедленно вернуться в замок? Нет, потому что даже допустить, что он так быстро отреагировал, он послал бы Генриха.
Никакие послания сейчас не были важны, если они не касались жизни и здоровья Анджея. А раз перед ним стоял не Генри... Значит послание не было важным.
Поэтому Ксан поступил, как было ему характерно. Он струсил. Как поступил с Нариссой, пытаясь насильно выдать ее замуж. Как поступил с ан-бароном Артэ, которого было проще убить, чем заткнуть ему рот. Как поступал прямо сейчас - прятался от Анджея вместо того, чтобы принять свою вину и наказание.
- Прошу простить, - холодно и безэмоционально ответил он незнакомцу. - Я очень тороплюсь.
Повернулся к нему спиной и спешно зашагал вперед, стараясь затеряться в толпе. Потому что сбежать было проще. Как всегда.

Рассел едва не рассвирепел. Торопится он, как же! Можно было бы конечно обделать дело и здесь, чего же проще, взять человека под руку, ткнуть под ребро, и раствориться в толпе еще до того как тот рухнет на землю. Только вот ему этого было мало. Сволочь Брази выпотрошил Эдмунда как курицу, и хотя сам он тоже расставался с жизнью в муках, этого было явно недостаточно. Однако, выучка которую проходили офицеры армии была все же не пустым звуком. Не зря прошли двадцать лет службы, и путь от рядового Форвудской леркары до аданта главнокомандующего. А уж как Безмордый школил своих офицеров, так никому мало не покажется. И выдержка, и скорый ум были если не врожденными талантами, то во всяком случае приобретались на такой службе сами собой.
- Милорд! - Рассел хоть и был старше Барфона чуть ли не на десяток лет, но был куда крепче и здоровее - легко его обогнал, и заговорил приглушенно. - Милорд, дело срочное. Это касается Луки Брази.
Тут он сделал таинственную паузу, позволяя графу вспомнить, что Лука Брази, его правая рука, его поверенный в самых темных и нелицеприятных делишках, не появлялся уже почти две дюжины дней, чтобы добыча попалась на крючок и сообразила что от этого имени отмахиваться не следует, а потом спросил сухо.
- Мне передать ему, что вы не можете уделить ему время?

Едва Ксан услышал имя Брази, ноги остановились сами. Лука пропал и связи Барфона передавали ему, что как в воду канул. Не выходил на связь, не появлялся в свете. Варианта было два: либо он в плену или убит - что почти одно и то же, либо залег на дно по одному только ему известным причинам. В любом случае упоминание имени этого человека не говорило ни о чем хорошем. Лука слишком много знал о Ксане и о том, какие грехи были за душой этого человека.
Граф вновь обернулся, теперь встречая незнакомца внимательным, пристальным взглядом. Оттянул капюшон, чуть открывая лицо свету.
- Я могу узнать ваше имя, милорд? - спросил он, не торопясь покидать людное место. - Ведь мое вы, судя по всему, знаете. И как изволите доказать, что пришли от того, чье имя я не хотел бы повторять?
В конце-концов, это могла быть уловка. Верить никому на слово Ксан не собирался. Как не собирался без охраны покидать людный переулок. Ни по зову Луки Брази, ни по какому другому поводу.

- Никакой я не милорд. - огрызнулся Рассел, который был одет аккуратно, но совершенно непритязательно, в темную короткую котту без украшений и высокие сапоги, и назвался первым пришедшим в голову именем - именем своего армейского приятеля - Я Ральф Бассет, и с Лукой мы пару дел провернули на пару, еще до второй войны с логрийцами, а потом разбежались. Лука токмо видать не забыл меня, дополз третьего дня до моего дома едва живой, и потребовал отыскать вас, или дестура позвать, потому как плох сверх меры. Жена моя его выхаживает, но не думаю, что он долго протянет, а не исполнить просьбу умирающего, чего бы он не попросил - грех. Ну так как? Пойдете, или передать бедняге, что вы не изволите его навестить?

Ксан сомневался. Смотрел на незнакомца прищуренными глазами, не торопился с ответом, многозначно молча, слушая и выжидая.
Стоило спросить, где находится дом Ральфа Бассета и пообещать быть там спустя час. С охраной, разумеется. Но вытащить пьяных телохранителей из постелей с женщинами удастся с трудом. А на счету были секунды, если, конечно, верить этому подозрительному "немилорду". Узнать, под чью руку попал Лука, было необходимо - это наверняка было связано с последними... кровавыми делами. Сделать это было нужно не ради последней воли умирающего, хоть Ксан и считал его верным товарищем, а для собственной безопасности и безопасности Анджея. Поэтому если это была игра - а граф Барфон подозревал, что человек перед ним лжет, - стоила свеч.
- Ведите, - коротко и сухо ответил, вновь надвигая на лицо капюшон, чтобы проследовать вслед за ним.

Рассел кивнул, и жестом показав, чтобы граф следовал за ним - пошел вперед. Никаких "домашних заготовок" на этот случай у него не имелось, и приходилось действовать по наитию, впрочем, план родился немедленно, и был прост как сапог. В том, что Барфон непременно последует за ним он не сомневался. Хотя бы из-за того, что Брази, получивший перед смертью такое вот свидетельство неблагодарности своего нанимателя, мог бы попросту выболтать о тех делах, что проворачивал по его приказу. И рассказал бы ой как много интересного, чтобы отомстить за безразличие.
"Нет уж. Ты за мной и в бездну пойдешь" - думал он, торжествуя, благо шедший позади граф не мог видеть выражение его лица. "Именно туда я тебя и приведу"
На маленькую площадь выходило несколько улочек. Артэ свернул в первую попавшуюся. Какая в конце концов разница, куда идти, главное, чтобы хоть ненадолго оказаться вне чужих глаз.
Он все еще шел впереди, беспечно подставляя графу спину, что должно было убедить его в безопасности провожающего. Улочку пересекал совсем уж узкий проулок в котором даже сейчас, днем царил полумрак, такой узкий, что двое человек пожалуй задели бы друг друга плечами, если бы им тут пришлось бы разминуться.
Что ж, именно то что надо.
- Вот мы и пришли, это здесь. - произнес он, жестом показывая в проулок. Свернул первым, прошел, так же беспечно, не оглядываясь, с полдюжины шагов, споткнулся, выругался, наклонился, чтобы поправить сапог. И тут же, молниеносно развернулся на месте, одной рукой схватив злосчастного графа за горло, а второй, вонзил ему в живот лезвие длинного, острого ножа, который только что извлек из-за голенища.
- Вот тебе, послание от Луки Брази!
Барфон ахнул, согнулся, схватившись за живот, но убийца не дал ему даже доли мгновения. Резкое движение, поворот, от которого капюшон слетел с головы графа, и Рассел с силой впечатав свою жертву спиной в стену дома, пережимая ему горло предплечьем, и не давая закричать или упасть, чуть ли не прижался к нему всем телом, словно в каком-то извращенной страсти, приблизив губы к его уху, как будто собирался укусить. О да, ради этого-то мгновения, когда жизнь этого гада окажется в его руках, стоило так долго выслеживать свою добычу.
- Я Рассел Артэ, сукин ты сын - прошипел он, выдергивая нож, и снова всаживая его в тело по самую рукоять. О да. Он знал куда наносить удары, чтобы не убить на месте первым же из них. Не только Лука Брази был искушен в подобном искусстве, мало найдется на свете солдат, участвовавших в войне, и не прошедших такую школу. Рассел намеревался отплатить за смерть брата сполна и не собирался давать своей жертве ни единого шанса.
- Ты велел убить моего брата.
Еще один удар. И еще. И еще. Горячая кровь брызгала на руку, на одежду, содрогания и придушенный хрип Барфона будили в нем жестокое, бездумное торжество хищника, вонзающего зубы в добычу.
- Моего брата, сучий ты потрох. Эдмунда. - удар. - Артэ. - удар.
Глаза Барфона мутились, он еще что-то хрипел, цепляясь за душившую его руку, но был еще жив, когда Рассел, пьяный от крови и бешенства, наконец выпустил его, и отступил на шаг, позволяя умирающему рухнуть на колени. И тут же схватил его за волосы, и, запрокинув голову назад прошипел, наклоняясь к самым его глазам.
- Отправляйся в Бездны, сволочь. Передай Эдмунду там, что я дарю его тебе, чтобы он там тебя трахал в зад до скончания времен! Слышишь?
И последний взмах окровавленного ножа вспорол горло несчастного графа, поперек, так глубоко, что Рассел ощутил, с каким скрежетом проходит лезвие по костям.
И отступил, весь дрожа с головы до ног, глядя на дело своих рук расширенными глазами с белого, искаженного ненавистью лица, не упускавшего ни доли секунды агонии жертвы.

Смертью воняло. Смердело так, что будь этот запах реальным, захотелось бы зажать нос. Интуиция кричала, вопила, билась внутри груди, в самом сердце, как птица, посаженная в тесную клетку. Ксан Барфон, шаг за шагом приближающийся к собственной смерти, все явственнее ощущал, что ошибся. Что нужно развернуться. Останавливал один простой факт, который смазывал картину происходящего: если бы этот человек, ведущий графа к неизвестности, хотел его убить, то Барфон уже лежал бы на той улице среди толпы людей с кровоточащей колотой раной от кинжала в животе. А раз он до сих пор жив, значит человек перед ним преследует другие цели.
Улица сменилась подворотней. Темной, глухой. Городской шум после дюжины шагов вглубь удалился. Где-то тревожно выла собака.
Удар.
Ксан не успел понять, что происходит. Рефлекторно впился пальцами в руку убийцы, сжимающую рукоять ножа, погруженного лезвием в живот. Он не почувствовал в первые секунды боли. Чужая рука, стальной хваткой схватившая его за шею, не давала согнуться в поясе в тщетной, но все-таки попытке сопротивляться. Его прижали к стене дома, холодной. Из горла, пережатого предплечьем, вырвался хрип, когда острие, словно из масла, вышло из мягкого тела и на руки Барфона потекла его собственная кровь. Горячая, обжигающая, словно кипящее масло. Разлилась по телу сковывающая боль. Такая, которая лишала сил и вселяла панику - именно паника была в его глазах, когда слышал он, как убийца рычит ему на ухо имя дома Артэ... Артэ...
Удар.
Острый нож скользнул меж пальцев Барфона, прижатых к кровоточащей ране, словно он мог этим себя спасти, и снова вонзился по самую рукоять. Вновь выскользнул, оставляя очередную рану в животе и порезанные пальцы.
Удар.
Глубоко. Больно. Имя Эдмунда.
- Да, - хрипло, едва слышно, дрожащими губами. - Я убил его, я...
Ошибку совершил Лука Брази, попавшись. Это всегда могло случиться, потому что от ошибок никто не застрахован. Но Ксан не рассчитывал, что это случится так скоро, поскольку всегда был предельно осторожен. Как не рассчитывал и на то, что так скоро покинет своего герцога. Кто защитит его теперь?
- За то, что он посмотрел на Анджея...
Еще удар.
Темные пятна перед глазами. Барфон понимал, что сейчас умрет. Как и безвыходность своего положения. Поэтому делал то последнее, на что только был способен - уводил подозрения с Анджея. Чтобы сейчас грех убийства погиб вместе с Ксаном навсегда. И никто так и не узнал, что приказ об убийстве был отдан именно Анджеем Дареллом, его легкомысленным «Эдмунд утомил меня».  Убийство  было лишь воплощено руками и связями графа Барфона. Который поплатился не за свои грехи, нет, а за свою любовь.
Когда ножом было вспорото горло и Ксан рухнул на колени, а затем и на землю у ног своего убийцы, истекающий кровью, в нем было лишь два чувства. Первое - страх. Ему не было страшно умирать. Страшно было оставлять Анджея одного. Такого глупого, безрассудного, безумного герцога, который по наивности своей совершает ужасные ошибки и совсем, как котенок, беспомощен, когда речь заходит об их исправлении... Как он будет теперь один? Кто защитит его? Кто убережет от врагов и обличения перед Храмом? Ксан не знал. И корил себя за то, что не оставил после себя человека, осведомленного об Анджее и заинтересованного в заботе о нем.
А вторым чувством была благодарность Расселу Артэ. За то, что все так скоро закончилось.
Застекенели глаза. Прекратилось рваное дыхание. Сердце сделало последний удар, разлив вместе с ним адскую, всепоглощающую боль, пронизывающую все тело до кончиков пальцев. Боль была последним чувством, испытанным перед тем, как...

...Перед тем, как душа Ксана Барфона покинула его тело. Он не испытывал больше боли. Не было ни страха, ни отчаяния, ни сожалений. Он увидел свое тело. И своего убийцу. Заглянул в его глаза совершенно безэмоционально, не испытывая к нему ни ненависти, ни злобы. Потому этот мир перестал его интересовать.
Он запрокинул голову.
И увидел свет.