25.01.1254. На ловца и зверь бежит. 

Дата, время: 25.01.1254, 25-й день месяца Снегов
Место действия: герцогство Магнар, графство Ларрей.
Участники: Уилмар Ансгар, Бар Олдвик, Стеллан Олдвик (во флэшбеке) и другие персонажи.
Предыстория/суть темы: племянник решает навестить любимого дядюшку, в расчете, что тот устроит охоту.

Ларр, считавшийся «столицей» графства Ларрей, на самом деле был небольшим городком. Расположенный в конце узкого извилистого фьорда, там, где отвесные скалы начинали, наконец, снижаться и, как две открытые ладони, расходились в стороны, образуя небольшую плоскую долину, город и не мог быть большим. Полсотни домов, крытых черепицей из обожженной глины - у тех,  кто побогаче, и тесом, дранкой, щепой, а то и вовсе ветками с соломой - тех, кто беднее, ютившиеся вдоль торгового тракта и пары-тройки больше похожих на переулки улиц, да небольшое озерцо, в которое  впадала бегущая с дальних гор речка – вот и все, что могла вместить в себя долина, если не считать замка.
   Стоящий там, где  потерявшая в озере бурность река, вновь вырывалась на свободу, чтобы помчаться к морю,  своими башнями и донжонами он   словно вырастал из скалы.
   Замок Ларрей... Несколько раз горевший и разрушавшийся - он поднимался снова и снова. Его нижние этажи, превращенные в подвалы, и впрямь были вырублены в скале. Даже хозяева не знали, куда ведут некоторые полузасыпанные коридоры. Впрочем, графов Ларрей это не особенно интересовало.
***
   Граф отложил в сторону пергамент. Письмо сестры, как всегда полное сетований и причитаний по поводу его холостой жизни. И зачем было присылать его специальным курьером. Посланец едва не замерз по дороге. «Бар хочет тебя навестить». Вот и отдала бы письмо племяннику. Интересно, что бы она написала, если бы узнала, что брат давно размышляет, какому из ее сыновей завещать графство.
Уилмар усмехнулся этим мыслям и посмотрел в окно. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь зеленоватое эгемское стекло наборных оконных переплетов, падали на пол горстями солнечных зайчиков. Красный диск солнца медленно опускался за кромку гор. День шел к закату, и если Бар не успеет приехать до ночи, то охоту придется переносить еще на день. А черные тучи на горизонте не предвещали ничего хорошего. Егеря уже обложили отличного секача, но метель может сорвать все удовольствие от охоты, и кабан уйдет на новую лежку.
   Бар, племянник… С Вестморского мятежа они виделись всего несколько раз. Даже на недавней свадьбе Тристана Магнара, так трагично закончившейся,  едва перекинулись парой слов. Ясно, что Съенна волнуется, боится, что он до сих пор ненавидит ее сына. Граф покачал головой. Да, видя, как убивают беззащитных женщин, детей и  стриков, которым  не повезло быть родней мятежников, он поддался в тот момент гневу. Но, потом, при зрелом размышлении, понял, что причина для столь  подлого предательства была слишком мелкой. Любовная связь, а была ли она? Бар утверждает, что нет. Но, что тогда? Месть отверженной дамы, или…? Этот вопрос интересовал графа больше всего. Он понимал, что узнать истину будет сложно, если, вообще, возможно. Все, кто мог бы рассказать об этом, мертвы. Но, все ли?

   Где-то совсем рядом затрубил охотничий рог. Уилмар рассмеялся. Бар успел и теперь заранее намекал, что приехал именно на охоту.

Звук  олифана – сочный и протяжный, - покатился над заснеженным склоном, наполняя звонкий чистый воздух долины до самого дальнего берега замерзшего озера волнительной радостью.
На белой озерной глади залегли сумеречные тени – густые, сине-лиловые.
Пурпур и золото,  – остывающий металл небесной кузни, - смешались на границе земли и неба. Черные фигурки внизу у проруби, молчаливые силуэты деревьев…  
Граф Тейт зачерпнул полную пригоршню  снега,  щедро хватанул ртом ледяные хрустящие хлопья  – хорошо-то как!..
В ответ на зов костяного рога забрехали ларрские псы,  затем собачья перекличка понеслась  из-под красных городских крыш дальше, за высокие зубцы крепости, где многоголосо залилась графская охотничья свора. Всадники, сгрудившиеся у кромки леса, дружно рассмеялись.

- Прибыли! – Бар обернулся к спутникам, обнажив в широкой улыбке два ряда белых крепких зубов. Яркий луч уходящего солнца  вызолотил лисий малахай, заискрился, заблуждал, переливаясь в роскошном мехе, в светлых, выбившихся прядях волос, в коротко стриженной бороде. - Поспешай! Завтра ужинать кабанятиной будем!
В прищуре пронзительно голубых, цвета чистого весеннего неба глаз, плясало безудержное ликование.  Если для счастья нужны причины, то они с лихвой окупались морозным воздухом, наполняющим грудь, и молодецкой  удалью, с которой всадники пустили коней к подножию холма, оставляя за собой поднятое копытами снежное облако.

- Милорд Гарен, - перекрывая шумный гомон, сострил один из конников, обращаясь к самому юному из свиты ан-герцога, - успел ли ты перед отъездом встретиться с духовником? Как зачем? Идешь на медвежью охоту – приготовь постель и позови доктора, а идешь на кабана – закажи гроб!

Прохожие на улочках Ларра заворожено пялились на великолепных, веселых, изящно гарцующих на пышногривых веденских лошадках всадников, мальчишки неотступно бежали следом за «вестморскими дубками» в надежде получить монетку, да и просто поглазеть -  кто знает, когда еще повезет увидеть диковинные гербы и флаги – сияющее серебро на зеленом, драгоценные, шитые камнями, куньи шубы, горностаевые оторочки и никогда не индевеющие на морозе росомашьи шкуры?..

Когда шумная кавалькада миновала ворота замка Ларрей, (казавшегося в детстве необычайно таинственным, оттого что в точности повторял форму мощного, высоко вознесенного над рекою, испещренного гротами утеса) и в свете факелов показалась плотная фигура Уилмара, лично спустившегося  к гостям - у Бара защемило сердце.

Он спрыгнул с коня, бросил повод первому подбежавшему стражнику и поспешил навстречу дядюшке, в очередной раз поймав себя на мысли, что со времен постижения семи наук, Ларрей, чьему попечительству были вверены братья Олдвик, соперничал в его сердце с отцом.
Бар обнажил голову перед бывшим наставником, чего представители  Весморского Дома не делали никогда ни перед кем, кроме верховного сюзерена.
Они крепко обнялись.

-  Уилмар Ансгар, владетельный сеньор Ларрей, я привез  в твое замшелое холостяцкое логово поклон от нежнейшей моей матушки, Сьенны Олдвик,  два тюка пушнины и весь юный цвет вестморской аристократии, - ан-герцог  посторонился, представляя дяде своих спутников, - барон Тьельвар, барон Вэйл, баронет Торрид, рыцари Гарен, Милон, Бегон и ле Ардуэн…

При виде счастливого лица Бара, граф невольно улыбнулся. Мальчишка…  Он всегда был искренен,  прям и честен, истинный сын своего отца. Какого грогана,  было в нем сомневаться. Уилмар распахнул объятья:
   - Ну, здравствуй, племянник.
   Объятье получились крепкими, силой ан-герцог обижен не был .
   - Благодарю за подарки,  твоя матушка, как всегда, необычайно щедра к своему непутевому брату. Как отец, жена, дети? Впрочем, расскажешь после, - хлопнув племянника по плечу, граф повернулся к стоящим поодаль молодым людям. «Юный цвет вестморской аристократии». Что ж, на пепелище выгоревшего леса всегда появляется молодая поросль. Так и тут, поднимутся новые дома, появятся новые люди. У этих в глазах любопытство,  но, смотрят с уважением, кланяются почтительно. Похоже, что Бар немало рассказывал о дяде.
   - Приветствую вас, милорды. Друзья Бара - мои друзья, - дав слугам знак забрать  лошадей и поклажу, граф широким жестом указал на тяжелые дубовые двери, - прошу в мое логово старого вепря.

   Графы Ларрей никогда не были склонны к излишней роскоши, предпочитая помпезности тепло и удобство. Аспарийское стекло в  окнах, кенирские ковры и гобелены на стенах, подбитые мехом одеяла в спальнях, вот, пожалуй, и вся роскошь, что имелась в ларрейском замке, если не считать оружия из логрийской стали. На это денег хозяева никогда не жалели.
   Несмотря на то, что большие пиры в замке давно не устраивали, Ларрей славился гостеприимством. Каждому гостю были рады, а запоздалый путник, в случае нужды, всегда мог найти  ночлег и сытный ужин.
Но, сегодня день был особый, и в замке царила суета. Пол в главном зале уже застелили чистой соломой, дубовые столы накрыли свежими скатертями.  Снующие туда-сюда служанки с кипами полотенец, корзинками и туесками с интересом посматривали на гостей, пунцовели под взглядами молодых лордов и строили глазки. Слуги тащили горячую воду, чтобы прибывшие могли освежиться с дороги. Кухарка гоняла поварят и ворчала, что опять гостей слишком много, и она не успеет. Граф, зная ее привычку, только пожимал плечами - погреба замка полны, егеря вчера принесли отличную оленину, больше дюжины зайцев и не меньше двух дюжин рябчиков и  куропаток, еды на всех хватит.

   Пир удался на славу. Гостей,  и впрямь, набралось не мало - прибывшие, их свита, рыцари из охраны замка, несколько местных дворян и даже дестур городского храма. Тот правда уселся с краю и в общем веселье участия не принимал, сверля внимательным взглядом гостей,  но его постный вид настроения никому не портил.  
   За столом было шумно. Слуги вносили перемены. После каждой возглашались здравицы в честь гостей и хозяина дома,  поднимались тосты за Ларрей и Вестмор, за Магнар и все королевство, и снова все повторялось по кругу.
   Постепенно логрийское вино, пряная, немного тягучая тераденская медовуха, ардвильский сидр и герская брага, которую очень уважали местные,  приправленные даллтским элем, сделали свое дело. За столом начались рассказы и похвальба.
   Вестморцы хвастались своим умением стрелять горностая. Попробуй-ка заметить белоснежного зверя на снегу, да попасть стрелой точно в крошечную бусинку глаза, чтобы не попортить мех. Ларрейцы похвалялись охотой на медведя и снежного барса. Уилмар, больше молчал, слушая чужие рассказы, и лишь изредка, улыбаясь вставлял пару слов, когда рассказчик уж совсем завирался.  Лишь однажды он нахмурился, когда воспоминания перетекли на былые победы, и один из гостей вспомнил, как били норкингов в Вестморе. Но, его тут же заткнули, зная,  что граф не любит разговоров на эту тему.
   - Пойдем, Бар, - граф тронул племянника за плечо, - расскажешь, что там в Вестморе. А  эти, пусть дальше пируют,  - усмехнувшись,  он кивнул в сторону гостей, начинающих  сползать от обилия выпитого под стол.

   Поставив на стол кувшин и два кубка, слуга тенью выскользнул за дверь. Уилмар дернул завязки воротника. В малой зале было даже жарко  от  хорошо протопленного камина.
   - Садись, - он указал Бару на кресло и налил вино в кубки.
   Из тончайшей бадемской керамики, они были почти прозрачны. Когда-то, еще при деде, норкинги во время набега вырезали караван торговцев, а их, в свою очередь, вырезали люди Олана Ансгара. Этот кувшин и два кубка, завернутые в овечью шкуру, единственное, что уцелело из керамики во время той битвы.
   Уилмар взял кубок.
   - Отец все еще держит обиду на меня? - граф вопросительно посмотрел на Бара. Два года назад он наговорил сестре и зятю много жестких, даже жестоких слов и с тех пор не виделся с герцогом Вестмора. Теперь, по прошествии времени, он понимал, что зря это сделал, но тогда…
   - Я должен перед тобой извиниться, племянник. Мне не нужно было верить тем лживым наветам. Но, в то время столько об этом болтали, а потом… - Уилмор сжал зубы так, что они заскрипели, -  я хорошо знал Дангрена. Он всегда был честен и страстно любил Лейду. Я был ярости и поверил. Прости, что усомнился в тебе. Однако, как бы то ни было, даже, если бы ваша связь была правдой, и в основе всего лежала ревность, это слишком мелкий повод для такого предательства. Сплетней пытались бросить тень на Вестмор, а то и на весь Север. Но, Дангрен был моим шурином. Это бросает тень на меня. Я хочу докопаться до правды, если это еще возможно. Ты мне поможешь?
-------------------

* Лейда - жена графа Даллт.

С  дровника, на котором так удобно устроились ноги Бара, хмельного и разомлевшего от сытой еды и жара камина,  сорвалось полено. Громыхнуло, подпрыгнуло и покатилось к огню.
Ан-герцог проводил его взглядом, затем поднялся, подобрал дровину, бросил в огонь, и, упершись ладонью в резной каминный выступ над головой, долго молча смотрел, как пламя лижет очередное подношение.  Он и сам будто бы превратился  в изваяние - спина под серо-голубой шерстяной тканью напряженно и скорбно застыла.  Этот разговор был неизбежен. Ссора семьи с Ларреем и без того слишком затянулась, разумеется, рано или поздно им пришлось бы объясниться. Собственно за тем и ехал, не кабана же бить…  

Наконец, старший сын и наследник Рейнарда Олдвика обернулся к Уилмару. Вальяжная, веселая  беспечность Бара куда-то вмиг улетучилась, лицо закаменело, губы сжались в отчаянной попытке удержать  рьяно рвущуюся наружу, многолетнюю, глубоко запрятанную боль. Блеснули глаза, но это были не слезы.
Жаль, брата нет рядом. Почему  они тогда не доверились дяде? Не пришли за помощью, за советом. Самонадеянные юнцы! Отцу о таком не расскажешь, но Ларрей – другое дело.  Он всегда был терпелив и мудр, в любое время был готов их выслушать, не считая детские трудности своих воспитанников пустяками. Лорд Ансгар был мудр. Возможно, он бы сумел загодя предугадать, предвидеть опасность, предпринять какие-то шаги, и не случилось бы вестморской трагедии - беды такого размаха история Вестмора не знала много сотен лет…  Этот заговор… Сколько жизней загублено…  Ни одна летописная книга в Альсаре, ни во времена независимости, ни в период Объединения земель, не отметила правление старой как мир династии Олдвиков столь  страшным кровавым пятном, что досталось его отцу – благороднейшему и честнейшему из мужей Кэйранда. И он, Бар Олдвик, его  первенец и будущий правитель северного герцогства отныне навечно заклеймен позором, и только ленивый не посмотрит с презрением ему в спину. Да, публично вестморский дом оправдан королем, но в умах людей имя Бара Олдвик навечно смешано с грязью. Что он скажет своим сыновьям, когда они подрастут? Как будет смотреть им в глаза?..

- Лейда Блитмор…  - мужчина подавил желание смять в ладони старинный дядюшкин кубок, в котором мягким рубиновым шелком качнулось вино. Несколько капель упало на угли, они зашипели, наполняя воздух терпким, вязким ароматом. – Она и в замужестве, и в посмертии осталась Блитмор…  Стеллан находил ее красоту колдовской…

Гость графа Ларрей поднял кубок к свету, рассматривая когтистое основание золотой оправы и узорный причудливый рисунок хрупкой чаши:  - Про таких как Лейда и говорят – горче смерти женщина…
Это мне следует просить у тебя прощения, мастер. За то, что нарушил наш договор и утаил от тебя некоторые неловкие события, случившиеся в пору твоего наставничества.  За то, что не всеми неприятностями делился с тобой.  Я был глуп и беспечен,  не придавал должного значения многим вещам. А теперь живу с ощущением невинной крови на руках. И я хочу докопаться до правды, если это еще возможно. Ты поможешь мне? –  Бар ни на йоту не сдвинулся с места, но ему показалось, что трещина, доселе разделявшая их, исчезла.

Слова Бара и, особенно, боль  в его голосе Уилмару не понравились.
Он одним глотком осушил кубок. Вино от чего-то показалось горьким.

Лейда Блитмор…
Впервые граф услышал  о ней в  тридцать девятом от жены. Матильда всегда первой узнавала местные сплетни.
Граф Роден  внезапно(!) решил отправить юную дочь не к нормерийскому двору, а поручить ее воспитание герцогине вестморской. Сьенна, несмотря на то, что Роденов в Вестморе недолюбливали, согласилась и приняла юную леди Блитмор  фрейлиной ко двору.
А как ее было не принять. Отец со старшим сыном ( при воспоминании  об этом звероподобном бастарде Ларрей поморщился) отправились в Ланс  «добывать военную славу на поле брани», младший занят на важной должности при королевском дворе, ему не до сестры, а девочка не так давно потеряла мать. Сплетни о  том, что  Донован Блитмор просто напросто уморил больную жену,  чтобы жениться на бывшей любовнице, и только начавшаяся война помешала его планам,  Матильда, памятуя магнарские «обычаи», тактично упускала.

Воочию увидеть новую фрейлину графу Ларрей довелось только в сороковом,  когда он, оправившись от полученной на охоте раны, приехал забирать племянников.
Желание зятя отдать сыновей в обучение именно ему было неожиданным и почетным. Отпрыски герцогских родов обычно постигали науку семи  искусств при королевском дворе.  Свое решение герцог Вестморский объяснять не стал, а Уилмар не спрашивал, ему было достаточно слов что лучшего наставника для своих сыновей герцогская чета  и не желала.
Тоненькая, хрупкая, еще не оформившаяся и по детски угловатая, Лейда прятала глаза, смущенно теребила складку платья и краснела от мужского внимания. Невинное дитя с лицом небесной девы. Тем поразительнее был взгляд,  который она бросала на мужчин из-под длинных ресниц - полный обещаний, чувственный, почти порочный.
Уилмар только усмехался.
Девочка  обещала стать красавицей и, как юная хищница, выпускала коготки, пробуя силы в науке соблазнения.
Но, потом, пока шли сборы, он стал замечать, что везде, где оказывался Бар, тут же появлялась и Лейда, делая все, чтобы тот обратил на нее внимание.
Жена подтвердила его подозрения.
Одной из причин, по которой братьев хотели отправить к дяде как можно скорее, была именно Лейда Блитмор.
Следующие три года  Уилмар о ней практически не слышал, если не считать редких слухов о ее романах, которые графу привозила жена, изредка навещавшая  Сьенну. Матильда рассказывала,  что Лейда так и не оставила  попыток завевать Бара. Но опасения были напрасны. Поездки племянников домой на каникулы,  особых поводов для волнений не давали. Стеллана, мечтавшего стать военным, больше интересовали турниры. А Бар был влюблен - детская  дружба со своей нареченной Левеллой Райнхольд, внезапно вспыхнула первой романтической любовью, и ему было не до Лейды.
Когда графу сообщили, что девице Блитмор наконец-то нашли мужа, он только удовлетворенно кивнул. И был несказанно удивлен, когда этим мужем оказался его бывший шурин Эсмонд Дангрен. Однако, будущий муж , похоже был в восторге, а Лейда на свадьбе выглядела чинно и благообразно, как подобает замужней даме.
Поздравив, молодоженов граф Ларрей, перестал вспоминать о Лейде. А с началом второй Логийской войны и вовсе забыл о ней, хотя и отправился на войну вместе с Дангреном, но, как оказывается, зря.
Если судить по горечи в словах Бара, что-то все-таки было.
Граф  встал и положил руку племяннику на плечо.
- Молодости свойственно иметь тайны от старших, в этом нет ничего дурного. Важно лишь, чтобы эти тайны не довели до беды. Я непременно помогу тебе, и ты поможешь мне. Вместе мы сможем докопаться  до истины. Слишком много странного в этом деле.

— Иногда мне кажется, что все концы этого дела бесследно канули в той самой яме с дерьмом, где утопили мерзавца Итаса… — мрачно ответил Олдвик, метнув гневный взгляд на причудливую резьбу мантии камина. Все эти бесконечные сплетения каменного узора были подобны хитроумному лабиринту в котором навечно заблудились люди, звери, птицы, рыбы и самые необычные существа, которых только можно вообразить – мифические драконы, улитки с человеческими лицами, крылатые львы, рогатые рептилии — все они сплетались руками, крыльями, языками и хвостами, стеблями, ветвями и было наверняка не разобрать, дерево это, вросшее корнями в землю или человек с вытянутыми к солнцу конечностями, бутон ли это невинного цветка или голова коварного змея. Высеченные в известняке персонажи словно оживали в танцующих отсветах огня – завораживающее зрелище, особенно в детские годы.
─ Странная история. Распутать ее нити, все равно, что разгадать тайну этого орнамента…
Молодой граф усмехнулся и с надеждой посмотрел на Уилмара. Ему нужно было высказаться, облегчить душу.
— Если бы ты знал, как я жаждал добраться до этой лысой гниды в рясе! Долгое время мои люди неустанно искали его от границ Вестмора до Северного моря, в землях Магнара, Эламены, Астера, — как иголку, потерявшуюся в стоге сена, — и, наконец, напали на его след в отрогах Драконьих гор, но… мы не успели. Он почти был в моих руках и клянусь, я бы выбил из гнусного святоши всю правду. Однако меня опередили. Храмовники! Итас был им нужен не меньше моего. Они увели добычу у меня из-под носа, увезли в столицу и так поспешно приговорили его, будто боялись, что он проживет лишний день. Когда я добрался до Аллантара – проклятый дестур был уже мертв. Порой, — взор Бара полыхнул странным светом, он споткнулся посреди фразы, размышляя, что очевидно, выглядит безумцем, — … меня преследует мысль, что казнен был вовсе не Итас…
Но, давай сядем, выслушай все по-порядку.
Ты хорошо помнишь те дни, когда отправился с Дангреном в Ланс, а нас отослал к отцу? Шли проливные дожди. Дорога казалась бесконечной – промозглый осенний ветер, мучительная хлябь под копытами коней, нескончаемые обозы на юг, переполненные постоялые дворы. На третий день, решив срезать крюк, мы сбились с пути и оказались на какой-то скользкой тропе. Лило как из ведра, быстро темнело, и надежда выбраться хоть к какому-то человеческому жилью гасла вместе с шипящими факелами. Раскаты грома гремели над самой головой и было все труднее удерживать испуганных лошадей. В сплошном водопаде ливня не было видно ничего вокруг. Наконец, удалось разжечь и прикрыть щитом один из факелов, но ему нечего было освещать кроме хлещущих струй. И все же, с помощью огня нам удалось спуститься по каменистому склону к реке. Потом мы долго плелись по узкой дороге вдоль берега, почти вслепую. Дождь сек наотмашь, ни огонька, ни светлой точки… Нас гнало вперед единственное непреодолимое желание – укрыться, скорее укрыться от дождя. И вот, нам повезло - мы наткнулись на брошенную рыбацкую хижину. За глинобитными стенами было куда проще переждать грозу… Все мы вымокли до нитки и продрогли, единственными, уцелевшими от воды, оказались пара шкур и шерстяных плащей под тороками. Совершенно измученные, мы стянули с себя все мокрое и, кое-как прикрывшись плащами, все скопом, вповалку уснули прямо на полу. В таком беспомощном виде и нашли нас под утро непрошенные гости…

Бар рассказывал,  машинально, словно слепой, водя пальцами  по хитросплетениям каменных завитков. Сильные, привычные к мечу, они нервно вздрагивали, натыкаясь на причудливые морды  чудовищ.
Уилмар  слушал, смотрел на скользящие по камню пальцы и все больше злился на себя. Парню давно нужно было выговориться, а единственный человек, которому он мог довериться и поговорить по душам, сидел, как сыч, в своем замке и не желал никого видеть.
Слова Бара про Итаса заставили графа напрячься. Подобная мысль приходила ему в голову.
Все произошло так быстро. Главных зачинщиков с семьями доставили в столицу. Королевский суд  был скор -  смертная казнь за мятеж против короны.
С дестуром было иначе. Светская власть устранилась, передав дело храмовникам.  Те тоже вынесли приговор молниеносно – нарушение тайны исповеди. И только. Звучало так, словно остальное  храма вообще  не касалось. И немедленно привели приговор в исполнение.
Ни публичного покаяния,  ни слезного раскаяния, ни нравоучительных проповедей, поводом для которых у храмовников была любая мелочь.  А тут… Странная торопливость.
О преступнике тут же забыли
Впрочем, справедливости ради, надо признать, что король  сам стал для этого причиной.  Женитьба Беренгара на юной северянке затмила все иные пересуды.
Но, Итас… А вдруг Бар прав? Идея, конечно безумна, однако…
Граф сжал пальцы, едва не раздавив хрупкий бокал.
Сколько времени упущено. Искать свидетелей надо было сразу, а сейчас заговорщики казнены, в бою никого не щадили, а пленных Рикард развесил гроздьями вдоль дорог. Кто знает, удастся ли найти хоть кого-нибудь, кто сможет приоткрыть правду.

***
За 10 лет до текущих событий.
1244-ый, северо-западные окраины Вестмора.

Проворная,  жирная уховертка проползла по шее, и, приподняв клещевидный хвост, ловко перебралась на заросшую седеющей щетиной щеку. Бэлфор приоткрыл глаза, с неудовольствием ощутил, как дернулся уголок рта, смахнул насекомое и прислушался. Сквозь щели заколоченного досками маленького окошка брезжил тусклый серый свет. Дождь мерно стучал как будто бы вдалеке, словно топот копыт на дороге... или это камышовый настил так скрадывал звук падающей на крышу воды? Он весь обратился в слух. Нет, ничего... Показалось?..
Сырой земляной пол вытягивал из Росса Бэлфора остатки тепла, тело пробирала неприятная дрожь.
Надо бы выйти, глянуть, что там творится снаружи, куда хоть нас нелегкая вчера занесла…  А заодно и до ветру…
Коней они привязали к столбу под навесом, по всему служившим когда-то хозяину лачуги местом для просушки рыболовных сетей – рваные бредни до сих пор безжизненно болтались у входа в хижину…
Бэлфор поднялся, ступил на ногу и сдавленно охнул. Распухший голеностоп отозвался резкой болью, вот же зараза! Вчера зрячие ноги горца впервые так подвели на спуске, оступился, хорошо мелочью отделался, только ногу сильно зашиб. Да зато их светлостей уберег...
Росс вгляделся в темноту, угадывая очертания лежащих на полу фигур. Гарен, паж и оруженосец ан-герцога, скрючился сбоку, а головы братьев мирно уткнулись друг в друга — светлой и темной шевелюрой.  Спят…
Плащ рыцарь накинул прямо на голое тело – рубаха и порты все одно были еще сырыми и холодными, без огня–то, понятно, не сохнет... Припадая на ногу доковылял до двери, тихо отодвинул засов, вышел. Серое непроглядное утро встретило Бэлфора пакостным моросящим дождем – таким, что мог продолжаться несколько недель кряду, низкими тяжелыми тучами, заволокшими все небо, и... наброшенным сзади бреднем.
- К оружию! – падая в грязевую жижу хрипло выкрикнул Росс и серое утро померкло. Оглушительный удар по темени превратил его в темную беспросветную ночь.

Уилмар приподнял бровь. Росс Бэлфор? Вернее, сэр Бэлфор, доверенное лицо герцогини, тот самый, что привез ему письмо от сестры. Заплутав в метели, он едва не замерз по дороге, и весь день отлеживался в западном флигеле. За дневными хлопотами, граф так и не успел его увидеть.
Они были хорошо знакомы. В двадцать пятом они вместе сопровождали Сьенну в Вестмор, сидели рядом за свадебным столом. В двадцать шестом граф Ансгар, тяжело раненый в стычке у побережья, отозвал наследника обратно в Ларрей, а Бэлфор так и остался в Вестморе.
А в сорок четвертом… Граф нахмурился. Да, именно Росс приезжал за братьями перед его с Даллтом отъездом, и он ничего не говорил о той поездке. Хотя и повода, казалось, не было. Оказывается, только казалось. Надо будет переговорить с Россом, сейчас нужны мельчайшие детали.
Граф стал еще внимательнее слушать Бара.

За 10 лет до текущих событий.
1244-ый, северо-западные окраины Вестмора.

Меч по обыкновению лежал в изголовье. Так дядя научил. Стеллан (он единственный не прикладывался к фляге с вечера) вскочил на ноги первым. Оглушительно ухнуло сердце, кровь жарко толкнулась в виски.  Короткий прыжок и Стеллан вжался голой спиной в стену.
Бар не успел – в открытую дверь лачуги уже забросили несколько факелов. Солома на полу тут же вспыхнула ярким пламенем, потянуло гарью, один факел попал в спящего Гарена – загорелись волосы. Старший Олдвик молниеносно сорвал служивший им одеялом плащ и накинул на голову пажа, сбивая пламя. В этот момент в просвете двери нарисовалась темная фигура с обнаженным мечом, затем другая, третья…
- Именем короля Беренгара, - прокаркала фигура, - сложите оружие и выходите по-одному!
Что за бред! Королевские солдаты? Здесь? С чего вдруг? Или они только прикрываются именем короля?... Стеллан ошарашенно смотрел, как двое солдат схватили за ноги барахтающегося под плащом, кричащего Гарена и потащили к выходу. Третий – подпер острием меча шею безоружного Бара.
- Убери от него клинок, скотина! – в бешенстве рявкнул младший.
Внутрь хижины ввалились еще двое, один из них, осмотревшись, процедил:
- Тащите голубков наружу! Если дернется – можешь смело прикончить. Дезертиром больше, дезертиром меньше…
Стеллан тяжело дышал, его взгляд метался из стороны в сторону – от лезвия у подбородка брата  к фигурам у дверей и обратно. Где же сэр Бэлфорт? Дым заволакивал лачугу, Бар молчал, а Стеллан, страшась навредить брату, не мог решиться…
- Мы не дезертиры! Скажи своему человеку опустить клинок – тогда поговорим. – Стеллан кипел гневом.
- Щееенок! – первый удар «гостя», призванный выбить меч из руки, Стеллан отразил, второй  удар клюнул в дымную пустоту – парень подкатился под ноги незнакомца, сшиб его на пол и поднялся уже вместе с ним, держа «гостя» за шиворот и прижимая лезвие к его горлу. – Ну? – крикнул он солдату,  - клянусь, я прикончу его, если хоть одна капля…
Стеллан лихорадочно соображал. Если он продолжит держать клинок у горла их предводителя, ему позволят выйти из лачуги и вывести брата, а там видно будет. Так и случилось: вслед за клубами из дымящейся утробы хижины на свет божий  вывалилась вся четверка - двое в форме солдат королевской армий и двое, облаченные всецело в одно лишь первозданное естество.
Противоборствующие были в равном положении: у каждой стороны было по заложнику. На этом паритет заканчивался, численное превосходство ощетинившихся мечами гостей  не подлежало сомнению. Прямо-таки маленькая армия! Стеллан тихо выругался.
– Кто у вас старший? Этот? – выкрикнул Бар, сверяясь глазами с братом. И только сейчас заметил еще несколько всадников на пригорке. – Позовите!
Солдаты переглянулись. Голос голозадого заложника звучал властно, и походил больше на приказ, нежели на просьбу. К тому же их нимер, вращая глазами, придущенно возопил из объятий Стеллана: - Чего стоите, болваны? Зовите милорда! Один из вояк немедленно бросился к всаднику на даллтском скакуне.  Видом и статью молодцеватый наездник ничуть не уступал своему коню: крупный, рослый, с высоко поставленной шеей и гордой головой, обрамленной роскошной гривой волос, такая же породистость, красота и сила.
- Нет, вы слышали, ваше святейшество, какова наглость? – обратился красавец к своему спутнику в глубоком капюшоне. – У меня огромное желание самолично выдрать этого голозадого нахала! Держу пари, такой сцены вы еще не видели!
- Святая Дюжина запрещает нам, сын мой, биться об заклад, не будем подвергать наши души мирской суете и стяжательству, дабы не изведывать греха. Поверю вам на слово и… заканчивайте с ними скорее.

* совместно с младшим братом и от лица Эвана Блитмора

За 10 лет до текущих событий.
1244-ый, северо-западные окраины Вестмора.

Спутник дестура вымучено улыбнулся.
При иных обстоятельствах – будь неладен проклятый Ахани, так некстати запустивший свои жадные лапищи в тучный Ланс, и помешавший ему, северному волку, запустить свои  - в королевскую «овчарню», то бишь  казну, и ухватить оттуда лакомый, жирный  кусок, а ведь он почти что был у него в зубах! Теперь ему, главному реферу лорда-казначея, оставалось только капать слюной при виде того, как денюжки утекают на военные нужды, да такой полноводной рекой, что запасы казны приходится пополнять всеми мыслимми и немыслимыми средствами, в том числе и за счет Храма. Оно и понятно, не все же королевским службам налог для святош выколачивать, пора и Храму раскошелиться на нужды государевы. Иначе, видит Дюжина, не оказался бы милорд Блитмор в такую непогоду на размытом даллтском тракте в эскорте ревизирующего северо-западные обители дестура Ярвина. При иных обстоятельствах разве стал бы он миндальничать с удачно подвернувшимися «дезертирами», демонстрируя перед святейшим их показательное задержание? Ограбил бы по-тихому зазевавшихся путников, а их самих – на корм рыбам. Нельзя. Ему, сыну графа Родана, нужна безупречная репутация и одобрение этого необычайно умного служителя Двенадцати… Умного и опасного. Да, всей своей шкурой Эван Блитмор чувствовал угрозу, исходящую от этого невысокого, суховатого человека неопределенного возраста. Мягкие манеры и неторопливые движения дестура Ярвина никак не согласовались, по мнению Блитмора, с резкими чертами его лица, пронзительными глазками и тонкими, плотно сжатыми губами. Это королевского рефера пугало. Он не был глупцом и понимал, что с людьми подобного сорта необходимо состоять в дружбе…
Блитмор молодцевато спрыгнул с коня, небрежно закинул полу плаща на плечо и двинулся к недотепам  Рикарда, не сдюживших с арестом горстки беглых вояк. Святая дюжина, и чему их только в этой чудо-армии учат? И как они собираются победить алых псов, скажите на милость?
А эти беглецы ничего так… Блитмор не без удовольствия проследил путь стекающих по животу заложника дождевых струй… а потом встретился с ним глазами. О, Небо!
- Идиоты! – прошипел он сорвавшимся голосом. Его красивое лицо из брезгливо-сладострастного сделалось растерянным.  – Ослы! – Блитмор едва не задохнулся.  - Вы едва не убили ан-герцога Весмора! Простите, милорд! – дрожащая рука потянулась к застежке плаща, Блитмора бросило в удушающий жар от одной только мысли, что он мог оказаться причастным к гибели сыновей Рейнарда Олдвика. Вот ежели б без свидетелей…
- Это недоразумение, милорды! Мы приняли вас за дезертиров, сами знаете, времена нынче неспокойные… Эй, вы, бараны, немедленно изыщите одежду милордам!
«Волк» с прыткостью ящерицы сорвал с себя плащ, чтобы набросить на обнаженных братьев, и не мог решить, кого прикрыть первым, и отчаянно жалел, что у него нет двух плащей…
Он шагнул к гневно дышащему Стеллану - мальчишка уже вырубил своего заложника рукояткой меча и теперь пробирался к солдату, что захватил  его брата…  Блитмор самолично пнул бедолагу под зад и протянул Стеллану свой плащ. Возможно, этот красивый жест дружбы немного успокоит разъяренного юнца?..
- Я не верю вам, Блитмор! – Стеллан с презрением оттолкнул руку рефера и склонился к лежащему под навесом сэру Бэлфору:
- Слава небесам, он дышит!

* за дестура Ярвина

За 10 лет до текущих событий.
1244-ый, северо-западные окраины Вестмора.

Дестур, оставшийся на пригорке, смотрел на происходящее у лачуги с нескрываемым интересом.
Представление становилось забавным. Увидев, как  его спутник, только что бывший таким надменным и гордым, лебезит перед двумя голозадыми мальчишками, Ярвин даже позволил себе улыбнуться. Улыбка тут же исчезла  в глубине капюшона, короткая, едва заметная и… презрительная. Да он презирал их, этих высокородных лордов, которым с рождения достаются и положение, и деньги, и власть, все то, чего он, вышедший из низов, добился сам ценой неимоверных усилий. А этот придворный хлыщ, тем более, не заслуживал ничего, кроме презрения. Всю дорогу от столицы он занимался самолюбованием, изо всех сил стараясь подчеркнуть свою значимость. Наивно рассчитывая на неосведомленность служителей храма в военных делах, устроил показательную поимку дезертиров. С простыми путниками уловка бы сработала, тем более, что дезертиров казнили  на месте. Но, тут что-то пошло не так. Путники оказались слишком высокого «полета». И наблюдая, как Блитмор готов отдать собственные штаны, лишь бы загладить свою непростительную оплошность, дестур испытывал откровенное удовольствие.
Он тронул коня, чтобы подъехать поближе, но, услышав,  как обращаются к мальчишкам, едва не помянул Бездну.
Братья Олдвики?! Гроган их подери!  
Да простят Двенадцать такие речи.
Встреча с ними была совершенно некстати. Не то, чтобы Ярвин хотел скрыть свою поездку в  северные земли. Нет, она была вполне официальной, о чем свидетельствовал отряд, приданный для охраны. Но,  афишировать свое появление, особенно в Вестморе, дестур совершенно не хотел. И надо же было случиться, что первыми кого он встретил там, где не желал быть замеченным, оказались  хозяева этих земель.
Бар не мог знать про эти мысли, но тяжелый, почти враждебный взгляд, который бросил на него подъехавший храмовник, запомнил надолго. Впрочем,  длился он не больше секунды и тут же снова стал внимательным и учтивым.

* настоящее время

Рассказ Бара становился все интереснее. Детали всплывали одна за другой.
История с нападением Уилмора не удивила. Грабежом одиноких путников промышляли не редко, даже знать, вроде того же Блитмора, подобным не брезговала. Но, как Бэлфор мог не выставить на ночь охрану…. Понятно, что мальчишки,  промокли, устали и, ни о чем не думая, завалились спать, но это не повод пренебрегать безопасностью. Как опытный воин мог допустить подобное?  Вот и поплатился разбитой головой за свое легкомыслие.
- Да вы просто чудом не погибли! - граф стукнул кулаком по столешнице. - Могли бы нарваться на обычных разбойников, да и Блитмор, не будь с ним дестура и королевских солдат,  тоже не стал бы церемониться.
«Не будь с ним дестура и королевских солдат…» Граф споткнулся на собственной фразе. В Нормерии как нигде была сильна старая вера и дестуров  там не особенно  привечали. А тут такая странная пара: нормериец с дестуром. Хотя, Десмод как-то рассказывал, что его шурин неплохо пристроился при дворе, получив солидную должность в казначействе. И в обществе дестура и солдат его могли направить на север за деньгами. Война в Лансе набирала обороты, и от Храма вполне могли попросить  покрыть долю расходов.
Смущало лишь то, что этим дестуром оказался Ярвин.
Граф  не особенно интересовался делами Храма, но о наставнике принца Эдмунда Авенмора слышал. Жена насколько раз упоминала его в своих рассказах.   Сестра лорда-канцлера была удивительным образом в курсе всех событий и сплетен в столице. Вряд ли ими снабжал ее брат. Он, как книжный червь почти безвылазно сидел в либрариуме, Матильда сама на это сетовала.  Но, при дворе осталось множество связей, а она была не только очень общительна и любопытна, но и странным образом умела сложить все, что узнавала, в весьма  стройную картину, которую и излагала мужу, получив очередную весточку из столицы.  Ярвин, по ее словам, был человеком дальновидным, решительным и неглупым, чрезвычайно пекущимся об интересах Храма, готовым на все ради процветания веры. Член Капитула, лицо, приближенное к самому Верховному, не всякому доверят обучение принца короны.
Послать на север могли любого дестура, но послали именно Ярвина. Почему? Над этим стоило подумать.
- И что было дальше? – Граф вопросительно посмотрел на Бара, и по его потемневшему лицу понял, что. – Лейнхорст оказался неподалеку. Эван собирался по дороге навестить сестрицу, и вам предложили погостить в замке, поменять одежду, поправить лошадей, подлечить Росса? - граф криво усмехнулся. Подоплека истории становилась понятна.

Ан-герцог встретился взглядом с разгневанным Ларреем и на миг почувствовал себя мальчишкой, нарвавшимся на затрещину. Может, не стоило снабжать свой рассказ такими подробностями? С другой стороны реакция дяди была вполне оправдана: они и вправду чудом не погибли тогда. Глупее и бездарнее смерти в таком случае трудно было бы придумать, разве что нелепо погибнуть от упавшего на голову камня, но они были, как все юнцы, беспечны и самонадеянны. К тому же Росс вызвался постеречь их сон…

Бар хотел было что-то возразить, но лишь молча кивнул головой в ответ на высказанное графом предположение.
– Теперь ты понимаешь, почему мы не распространялись о том визите. – он залпом осушил недопитый кубок, налил еще, и жадно отхлебнул, как будто вино могло потушить охватившее его волнение и потопить неприятные воспоминания. В эту минуту он не был похож на человека, которого привыкли видеть в нем окружающие – веселого, расслабленного и довольного жизнью.  – Я часто думаю, как сложились бы дальнейшие события, не сбейся мы тогда с дороги? Заварилась бы каша, последствия которой мы до сих пор не расхлебали и, возможно, будем расхлебывать до конца своих дней? Если бы не тот чудовищный ливень, может не было бы мятежа, запятнанного имени, всех этих загубленных жизней. Был бы жив принц Раллен, и барон Дедье и Эсмонд и Лейда…

Бар нахмурился, припал губами к краю кубка и вскоре вновь обнажил его дно. – Занятная вещица, – неожиданно промолвил он, заново наполнил аспарийскую посудину тягучим напитком и подняв ее к свету, покрутил жидкость внутри кубка, наблюдая как неспешно сползают тени рубиновых «слез» по тонким, почти прозрачным, как яичная скорлупа, стенкам. – Что побудило древнего мастера изготовить столь хрупкий, и столь прекрасный сосуд? Что двигало рукою, мыслью и сердцем творца, когда он вновь и вновь взвешивал, смешивал и сплавлял различные виды почв, пока не получилась вот эта легкая, молочно-белая, щекотливо утонченная безделушка? Драгоценность, что не каждому богачу по карману. Знал ли умелец, что за обладание этой чашей, прольется крови больше, чем она вмещает в себе вина? Взять хотя бы последнюю, известную от моего прадеда, историю этой посудины, и обстоятельства, благодаря которым она в овечьей шкуре прибыла в твой замок. Все, кто хотел обладать этим дивным творением – мертвы,  я же, верчу его в своей руке, не приложив к тому ни малейших усилий, и не нахожу, что вино стало сколько-нибудь лучше, оттого что налито сюда, а не в простую посуду. Хотя, признаюсь, меня забавляет эта лилейность, игра света...  – Горькая усмешка скользнула по его лицу: – Люди играют в богов, а боги играют с людьми... Ты знал, что Стеллан был до безумия влюблен в Лейду?

Воспоминания давались племяннику нелегко. Он  явно оттягивал начало рассказа. Иначе к чему все эти рассуждения про аспарскую керамику.
- Да ты прямо, как бард, скоро начнешь слагать пес.., - Уилмар сделал глоток и внезапно поперхнулся - от последних слов Бара вино пошло не в то горло.
- Стеллан  влюблен в Лейду? До безумия? -  пытаясь откашляться, прохрипел он.- Не может быть!
Граф замотал головой. Услышанное никак не укладывалось в мыслях. Стеллан всегда интересовался только военным делом, юные красавицы для него словно не существовали. Сьенна даже жаловалась Матильде на это. Лейда же отчаянно бегала за  Баром и на младшего брата внимания не обращала. И тут вдруг такое.  Хотя и не так уж удивительно,  многие были влюблены в будущую графиню Даллт. Но, как хорошо мальчишка скрывал свои  чувства.
- Так, хватит мудрствований. Они тут не к месту, - граф поставил кубок на столик. Пить расхотелось. – И выкладывай, что было дольше.
Узел случившейся в Лейнхорсте истории затягивался все туже.

- Вот именно поэтому, ты и не знал. – невозмутимо заметил Бар, откидываясь в кресле. Узрев, что дядя не претендует более на вино, ан-герцог хозяйским жестом придвинул кувшин к себе.
- Вино у тебя какое-то… не хмельное. – еще один выпитый кубок вернул племянника в канву повествования. – Стеллан наотрез отказывался ехать в Лейнхорст, сгоревшая одежда была недостаточно веской причиной, и если бы не рана Росса, он бы скорее заставил эскорт святоши скакать без штанов, чем согласился посетить Лейду Дангрен.  Дальше было хуже.
Замок оказался действительно неподалеку, прибежище наше находилось  как раз у излучины, за которой одноименная  речушка, разделяется на два рукава  - Лейн и Хорст, - потом, как ты знаешь, она огибает с двух сторон холм, где гнездится крепость, и, вновь соединяясь, несет свои бурливые воды в холодный Дарх. Ночью мы, разумеется, не могли и предположить, что находимся так близко к городской стене.
Графиня Дангрен приняла нас со всем почтением. Сэр Бэлфор и Гарен были предоставлены заботам лекарей, а мы со Стелланом - обществу прекрасной графини, ее тошнотворного братца, и святых отцов: дестур Ярвин явился к ужину в компании отца Итаса и двух причетников. Как раз накануне домашний дестур семейства Дангрен отдал Дюжине душу, и столичный каноник желал лично убедиться в рекомендованной Храмом кандидатуре. Эсмонд ничего не говорил тебе об этом?

- Конечно, рассказывал и очень сожалел о его кончине. Отец Эган был их домашним дестуром со времен Рейгара Древоруба  и, как духовник Вилмара Дангрена, знал всех его детей с пеленок. Не мудрено, что его смерть стала для Эсмонда ударом. Ты ж ведь знаешь, как он был предан вере.

В Вестморе  веру в Священную Дюжину не очень жаловали,  слишком далеко были земли, откуда она пришла, да и недавние гонения еще не стерлись из памяти, хотя храмы Двенадцати были в каждой мало-мальски населенной деревне - дестуры изо всех сил стремились расширить свое влияние, но им это не особенно удавалось. Старая вера Камня и Леса была сильнее.
По-другому обстояли дела в Даллте. Старший  Дангрен служил при дворе короля Рейгара, как раз в период гонений, и вопрос веры для него стоял однозначно, как и для остального семейства.
Эсмонд, с рождения впитавший священные догмы, безоговорочно доверял духовнику, боялся и ненавидел друидов, а всех уличенных в колдовстве на своих землях без малейшего сожаления разрешал  жечь, топить и вешать.
Храм Двенадцати в Лейнхорсте был самым роскошным в Вестморе.
Лишь однажды  его вера дала сбой, когда Эсмонд без памяти влюбился в Лейду. Но, Эган с присушим ему талантом разрешил проблему. Лейда приняла веру Двенадцати и брак состоялся.
При этом различие религий никогда не мешало Дангрену выполнять свои обязанности вассала.

Увидев, как Бар опустошает очередной бокал, граф хмыкнул и вернул кувшин на место.
- Это вино коварно. Его можно пить долго, почти не хмелея, а потом обнаружить, что ноги тебя не держат.  Об Итасе Эсмонд тоже вспоминал, но говорил как-то странно. С одной стороны был доволен, что тот станет  их домашним дестуром,  а с другой было что-то…- Уилмар пошевелил пальцами в воздухе. – Нет, не помню. Я тогда невнимательно отнесся к его рассказам.
Граф был не очень собой доволен. Из рассказа Бара становилось ясно, почему  Ярвин и Эван Блитмор оказались в Вестморе . И он был готов корить себя за беспочвенность подозрений.

- Тот ужин стал сущим наказанием для меня. Сидящий справа Дестур Ярвин планомерно допытывался о нашем вероисповедании, вызнавал истинное отношение главы Вестморского дома к религии, искал в наших словах знаки принадлежности в вере. Блитмор, находящийся слева, отпускал скабрезные шуточки, посвящал в альковные тайны столицы в таких  вульгарных подробностях, что хотелось оскопиться и стать «белым голубем» Дюжины. На фоне этих двоих отец Итас показался мне  человеком наиболее приятным – рассудительным, спокойным и ненавязчивым. Избегающим резких суждений и искренне чурающимся греха. Одним словом типичным скромным дестуром – терпеливым, мягким, понимающим. Он действительно умел расположить к себе, это я понял по тому как графиня Дангрен увлеченно беседовала с ним о вере. Бывшая фрейлина вестморской герцогини, надо признать, очень изменилась, за время замужества – оно явно пошло ей на пользу. От легкомысленной лукавой вертихвостки не осталось и следа, Лейда стала живым воплощением  благонравия –  тихий голос, кроткая улыбка, целомудренный взгляд. Точно, в отсутствие мужа, она не смела поднять ресниц. К тому же она стала еще красивее. Исчезла детская угловатость,  фигура требовательно округлилась - поднялась грудь, расширились бедра, движения стали мягкими и царственными. Нежный цветок превратился в наполненное соком яблоко, увы, висящее в чужом саду. Признаюсь, глядя на нее, я совершенно забыл о своей невесте: от вида пленительной и недоступной красавицы бешено взрывалась кровь. Это было так необычно и абсолютно чудовищно. Графиня Дангрен была соблазнительна как  грех и неподкупна как сама добродетель. Она рано поднялась из-за стола, попрощалась со всеми, сославшись на усталость. Тем удивительнее было ее появление в моих покоях глубокой ночью…

Граф пожал плечами. С Ярвином было понятно. Даже во времена Ригейра, будучи на вершине власти, Храм обломал зубы о север.
Несмотря на гонения, костры и казни, северяне, пусть тайно, но сохраняли приверженность старой вере и, как только это стало возможным, тут же вернулись к поклонению Лесу и Камню. Но, адепты двенадцати не оставили своих попыток и, естественно, что член  капитула прощупывал почву.
С Блитмором тоже все было ясно, дурная слава бежала впереди семейства.
Да, и появление Лейды в комнате Бара, графа тоже не удивило. Он ждал чего-то подобного и мысленно посочувствовал племяннику.
Граф Тейт, ан-герцог Вестмора,  отличный боец и храбрый воин, счастливый супруг, отец двоих детей, до сих пор ничего не понимал в женщинах.
А Лейда была умной девочкой. Попав ко двору, она быстро поняла, в чем ее сила и, хватая уроки кокетства с лету, в науке соблазнения  быстро превзошла тех, у кого училась. Ей нравилось покорять мужчин. И только с Баром вышла осечка. Его равнодушие вкупе с разбитыми надеждами стать герцогиней, не могли не задеть Лейду за живое. Замужество вряд ли изменило ее. Она быстро научилась принимать образ добропорядочной леди, что ничуть не уменьшило ее прежних достоинств.
И тут, когда муж так вовремя отправился на войну и, кто знает, вернется ли он оттуда,  боги посылают такую встречу! Последний шанс одержать победу. Судя по тому, с каким восхищеньем Бар, сам того не замечая, вспоминал об этом, спустя десять лет после той встречи, Лейда своего добилась и прекрасно знала, какие желания вызывает.
А вот слова про Итаса Уилмара удивили. Он внезапно вспомнил, что говорил ему Эсмонд. Он действительно назвал Итаса достойной кандидатурой и тут же добавил, что тот просто фанатично предан вере, очень требовательно следит за своей паствой и  его «маленькой девочке», так Дангрен называл обожаемую супругу, выросшей в вере Леса и Камня, будет очень трудно с таким исповедником. Уилмару не было дела до исповедников Дангрена, хватало собственного дестура, а потому граф разговор не поддержал и быстро забыл, но сейчас в памяти внезапно всплыла еще одна фраза. Бывший шурин едва ли не с гордостью добавил, что с того дня, как Итас вышел из  стен Храма и  был направлен миссионером на север, ни кто не мог лучше него вывести на чистую воду ведьму или колдуна, которых граф Даллт даже в зрелом возрасте отчаянно боялся.
Может быть, поэтому Уилмар представлял Итаса исхудалым аскетом с впалыми щеками и фанатично горящим взглядом.
В описании Бара дестур выглядел  совершенно иначе и это странным образом напрягало.

Заметив реакцию Уилмара, Олдвик громко рассмеялся, но его хохот как-то уж слишком резко оборвался и сменился острым, до зубовного скрежета желанием двинуть сапогом по дровнику, да так, чтоб поленья во все стороны разлетелись. Разумеется, граф Тейт не позволил себе ничего подобного, лишь перевел взгляд с лица Уилмара на огонь, словно пламя камина встречным палом могло потушить его внутренний пожар.
- Как же вы с матушкой похожи! Упрямы и неуступчивы в своих умозаключениях! Проще заново сотворить небо и землю, чем убедить вас взглянуть на дело свежим взглядом! И Стеллан, как видно, унаследовал эту занимательную фамильную черту Ларреев!
Положа руку на сердце, Бар не понимал, на кого он больше зол – на себя вчерашнего, не дальновидного, не сумевшего просчитать последствий; на себя теперешнего, обреченного безуспешно охотится за призраками прошлого или на дядю, несогласно дернувшего плечом, и, стало быть, не готового к непредвзятости суждений. Или на собственную мать, или на брата...
- Все королевство убеждено в моей любовной связи с графиней Дангрен. Несколько человек на этом свете верят в то, что Лейда оклеветала меня, ведь она же, как все Блитморы, исчадье самой Бездны, не так ли? Матушка, например, вот так же, как ты сейчас пожала плечами, когда Стеллан просил разрешения жениться на Лейде Блитмор. «Олдвики никогда не смешают свою кровь с волками!» Что, ты не знал этого? Ну, разумеется. Ведь позор из избы не выносят…  И почему-то никому в голову не придет, что если оклеветана и она сама? Как тебе такая версия?

*1244-ый, Лейнхорст, северо-запад Вестмора.

Неожиданный приезд высокородных гостей превратил замок Лейнхорст – суровую каменную громаду, - в растревоженный улей. Всюду охали и скользили хлопотливые слуги, между почерневших, увитых плющом стен проворно сновали дворовые мальчишки, подгоняемы выкриками то с кухни, то с конюшни. В большом зале спешно стелили свежий камыш, покрывали дорогими коврами полы и скамьи, расправляли мягкие, тяжелые скатерти. Разжигали камины. Прогревали стылые пустующие комнаты. Готовили купальни и постели.
У молодой графини от волнения и ужаса перед грядущим ужином слабело сердце. Когда утром, во дворе замка, среди прочих всадников она увидела Бара, ей вдруг не стало хватать воздуха, зазвенело в голове, мир предательски задрожал, потемнел и поплыл перед глазами, а все звуки заглушил бешеный шум крови в висках и стук собственного сердца. Лейда пошатнулась и невольно оперлась на руку служанки. Первым и самым сильным желанием графини было скрыться, сбежать, сказаться больной. Миледи Дангрен неимоверным усилием воли собралась с духом, распрямила плечи и вышла к гостям, улыбаясь. Она приветствовала каждого учтивым поклоном головы, держась с большим изяществом и достоинством. Лишь встречи с глазами ан-герцога не выдержала, опустила ресницы.
Отдав все распоряжения, она  добралась до опочивальни, задыхаясь от слез и до смерти напугав служанку. Бедная девушка впервые увидела обыкновенно спокойную, тихую и сдержанную графиню плачущей, - плачущей горько и безутешно, - и решила, что миледи просто растерялась в отсутствие господина. Пришлось отпаивать юную леди травами и теплым вином, уложив в постель обещать, что лично отнесет душистые настои для купания лордов – бузины и зверобоя для полива раскаленных камней, мяту и душицу – для освежения головы и тела, и проследит, чтобы  губки были мягки, простыни свежи, а банщицы удовлетворили все потребности гостей. От последних слов Далии (так звали рыженькую служанку графини), миледи разрыдалась еще сильнее, так что девчонке пришлось самой от расстройства чувств хлопнуть успокоительной настойки и прилечь рядом с госпожой, ласково гладя ее вздрагивающие плечи и прекрасные, как расплавленная медь волосы.
За ужином Лейда не чувствовала ни вкуса, ни запаха еды - кусок восхитительной, с духом можжевеловых ягод оленины, так и остался лежать в ее тарелке и брат Итас, шевеля ноздрями, с пристрастием тонкого ценителя наблюдал, как сочится из надрезанного мяса прозрачный сок, смешиваясь с брусничным соусом.
Едва ли боги могли придумать более изощренное наказание для Лейды Блитмор, после того, как она смирилась и свыклась со своей участью покорной жены постылого, стареющего лорда Дангрена, чем оказаться в присутствии мужчины, от любви к которому по-прежнему разрывалось сердце.
Да еще выслушивать на ухо нашептывания братца, перемежающие благочинные наставления отца Итаса:
- …обуздание грешной плотской природы и посвящение себя Храму есть богоугодный путь к искуплению…
- …ты будешь непроходимой дурой, если не затащишь сегодня хотя бы одного из братьев в постель…
- …я не позволю соблазнам этого мира развратить вашу невинную душу, дитя мое…
- … на твоем месте я бы выбрал младшего, видела бы ты его в бане! Клянусь, его телу позавидует сам Раас! Я бы многое отдал, чтобы Стеллан смотрел на меня таким вот потяжелевшим взглядом…
- ... ждем вас завтра к заутренней. Мы с отцом Ярвином вместе помолимся о вашей беде, припадем к матери-Амате, да отверзнется ваше чрево, как только милорд граф вернется из похода…
- … старший тоже жеребец что надо, я бы отымел их обоих. Здоровое потомство тебе обеспечено. Будь умной девочкой…не упусти свой шанс…
- … у меня для вас есть подарок, дитя – миниатюрная Книга Слов с отдельными главами из Святой Оники… большая редкость…их пишут послушники в монастырях для весьма значимых особ…

Лейду замутило. Нужно было немедленно прекратить эту пытку, иначе она тронется рассудком.

- Прошу вас извинить меня, господа, - графиня поднялась из-за стола, - я слишком утомилась сегодня и вынуждена покинуть вас. Далия, останься с гостями. Проследи, чтобы подали еще вина, музыканты не заснули и всего было вдоволь.
С этими словами миледи Дангрен покинула зал. Эван Блитмор не мог не заметить каким тоскующим взглядом проводил ее барон Тенгиль, бедняжка, надо его непременно утешить!
- Почему вы не пьете, милорд? – расплываясь в любезной улыбке, обратился к Стеллану рефер. – Так ли дурно вино?..

- Полагаю, что нет, милорд. Просто предпочитаю иметь трезвый ум, – подчеркнуто холодно ответил Стеллан. «Когда обращаюсь со змеями» - мысленно продолжил он едва не сорвавшуюся с языка ларрскую поговорку.
- Похвально, похвально, милорд Тенгиль, -  поддержал разговор дестур Ярвин, - в наши дни воздержание и умеренность стали большой редкостью, не то что в эпоху Владычества Храмов.  А ведь воздержание - это основа добродетели. Вы согласны?
- Думаю, я бы не был столь добродетелен, святой отец, если бы мой организм был чуть более покладист к горячительному. Во хмелю я не помню себя, неуправляем, неистов и способен на что угодно, так лучше не искушать судьбу – разочаровал клирика Стеллан.
- Вот как? – воскликнул лорд Блитмор, тряхнув кудрями и еще шире улыбнулся юному барону, который все больше распалял его воображение. - Что ж, мы не властны над собственной природой и являемся полными заложниками ее причуд. Давайте же выпьем за непротивление ее естественному зову! – он выразительно и призывно посмотрел на собеседника, нимало не беспокоясь о том как будут восприняты его слова храмовниками.
- Позвольте, позвольте, это что же, милорд, вы предлагаете молодым людям следовать зову плоти, тогда как тексты Святой Оники  говорят о пользе ее умерщвления…
- Неужели? – удивился Стеллан, - а как же обольстительная Элина? – она вовсе не призывает умерщвлять плоть, наоборот – исключительно покровительствует ее похоти! Почему же служители Дюжины должны принимать обет безбрачия, разве это не противоречит божественной природе одной из богинь?
- О, сын мой, - покачал головою Ярвин, вижу у тебя совершенно дикарские представления о великой богине – самой прекрасной из всего пантеона! Знаешь ли ты, что любовь, подобна кристаллу и имеет семь граней, семь ступеней познания? Плотская, животная любовь – лишь низшая из ступеней познания божественного света Элины!  Она несовершенна. Ибо стремится лишь к физическому обладанию, поглощению. Плотская страсть приносит много удовольствия, но служит лишь самой себе  и основана на самоудовлетворении. Есть и другие грани любви. Ты наверняка уже наблюдал их: любовь – игра, любовь привязанность, любовь-тоска, любовь-одержимость. Нежная братская любовь. Нам же – голубями и соловьям Элины принадлежит самая возвышенная из ее проявлений: любовь-самоотречение!
- Но разве не достигает ее солдат, умирающий на поле битвы за друга своего? За свою женщину? За мать? За землю? Разве не это есть высшая степень жертвенности и самоотречения? – пожал плечами барон Тенгиль и отодвинул от себя надоевшее кушанье. Прислуживающий господам долговязый стольник тут же ловко подал, закончившему трапезу милорду чашу для омовения рук и серебряное блюдце с пряностями, с которого Стеллан по своему обыкновению  подцепил и зажал в зубах сушеный бутончик гвоздичного дерева.
Между тем жонглеры закончили играть на арфах, и их место занял невысокий остроносый певец с бледным лицом. Он печально повел смычком по струнам ребеки, прижимаясь щекой к ее грушевидному телу, как дитя к материнской груди. Голос певца оказался низким, бархатным и тоскливым, точно гудение ветра в ивах или камышах.
Слуги разносили вино и фрукты, а граф Тейт, воспользовавшись переключением всеобщего внимание на младшего брата, властно притянул к себе наполнявшую его кубок миловидную девицу, с выбившейся из-под чепца медовой прядью и пока струилось вино, ладонь графа за узорчатой скатертью совершала увлекательное исследование достоинств, скрытых от мужских глаз пышной юбкой.
- Далия… (кажется так назвала ее графиня?) -  интимно прошептал Бар, вгоняя девчонку в пунцовый цвет, - я оставлю дверь опочивальни открытой. Придешь?
Девица точно потеряла дар речи, лишь тихо охнула и, спешно поправив юбки, поспешила к выходу.
Бар тихо рассмеялся и как сытый кот потянулся, устраиваясь удобнее на шелковых подушках. Нестерпимо хотелось спать. Побыстрее закончить эти душные беседы, высокосветские церемонии и зарыться в теплые простыни. Желательно вот с такой славной малышкой под боком…

* текущее время

Вино постепенно делало свое дело, развязывая язык, вытаскивало из самых дальних закромов памяти мельчайшие подробности.
Граф слушал племянника очень внимательно.
Иногда крошечная деталь, о которой специально и не вспомнишь, внезапно становится  ключом к пониманию целого.
Возможно, завтра, когда морок настоянного на аспарских травах рубинового напитка  выветрится из головы, Бар пожалеет о своей откровенности, но сейчас ему нужно было выговориться, и мешать в этом не стоило.
А потому, когда Бар заявил, что Стеллан просил руки Лейды, лицо Уилмара не дрогнуло. Да, он не знал об этом. Судя по всему, граф снова вспомнил жену, Матильда тоже была не в курсе. Похоже, что  сестра,  и тут племянник был абсолютно прав, решила вопрос единолично. Герцогиня Вестмора  всегда была решительной,  целеустремленной и упрямой,  настойчиво добивалась своего,  и  Уилмар вполне допускал, что не столько Рейнард, сколько она приняла решение отправить сыновей в Ларрей, а просьба Стеллана неизбежно привела к скоропалительному замужеству девицы Блитмор.
Зная характер Сьенны, граф нисколько этому не удивлялся.
Неожиданным был изменившийся тон Бара.
«Упрямы и неуступчивы в своих умозаключениях!»
«Не можете взглянуть на дело свежим взглядом!»
Так вот в чем, оказывается, источник несчастий. Впрочем, это понятно. Парень невольно ищет виноватых. Такое бывает и после меньших  потрясений.
Удивило другое - с какой горячностью он вступился за Лейду. Только что она была «горче смерти» и вдруг стала невинной жертвой.
Что значит - ее оклеветали?
Красивая женщина может убедить в чем угодно влюбленного в нее мужчину.
Эсмонд был твердо уверен, что его жену оболгали, и все слухи о ней выдумки злобных завистниц.
От неожиданного открытия  граф едва сдержался.
Бар  был тоже влюблен в Лейду!
Это была не та любовь, что он испытывал в тот момент к невесте.
Скорее вспышка, внезапное открытие, озарение, которое, не получив развития,  быстро исчезнет, но, угаснув, навсегда оставит след в сердце, как сожаление о чем-то несбывшемся или неосуществленном.
И сейчас,  при воспоминании о прошлом, это чувство  вспыхнуло вновь, вместе с виной именно перед Лейдой. С виной, которую  не искупить и не исправить.
Невольно помянув про себя всех тварей Бездны, Ансгар внимательно вгляделся в лицо Бара. Ему очень хотелось ошибиться, что племянником движет вовсе не чувство, а лишь желание восстановить справедливость.
Хотя, отчего бы не допустить невиновность Лейды.
Интриги свойственны любому двору. За два бурных года проведенных в Крэйстоне, ан-граф Ларрей это прекрасно понял. Вестмор мало чем отличался от Магнара, а красавицы всегда вызывают зависть.
-Хорошо, пусть так, но в чем, ты считаешь, ее оклеветали? - Уилмар увидел, как дрогнуло лицо Бара, и понял, что поторопился с вопросом. - Нет, лучше закончи рассказ. Выводы будем делать после.

- Почти каждую ночь она приходит ко мне во сне – белокожая, рыжеволосая тварь. Пылкая и невыносимо прекрасная. Совершенно обнаженная, выходит из лунного проема. Ее волосы – рыжее солнца! – пружинисто всколыхиваются при каждом шаге, струятся по обнаженному телу. От этого зрелища сердце начинает биться быстрее и быстрее, упруго сдавливает и отпускает… сдавливает и отпускает… Я  отчетливо вижу каждый завиток ее кудрей, чувствую жар ее бедер, ее теплый мускусный запах. И каждую ночь страстно желаю лишь одного: чтобы ее ноги скорее сомкнулись за моей спиной. Поверь, я давно бы тронулся умом, если бы не Ллевелла. Она вновь и вновь ставит заплаты на мое измученное сердце. Клянусь, я больше жизни люблю свою жену и каждый день благодарю судьбу за то, что подарила мне ее. Но наступает ночь и из мрака является та, чья красота не создана для человеческих глаз. Моя ночная повелительница, абсолютно желанная и недоступная  - Лейда Блитмор, словно зов весны растекается на моих губах ядом поцелуя, в дичайшем, до дрожи, возбуждении обвивается вокруг моего тела, ласкает и смеется… ласкает и смеется… и разверзается бездна… и я вновь и вновь сгораю в мучительном огне. Каждую ночь я гоню ее из супружеской постели, и всякий раз боюсь, что она больше не придет. Как это произошло? Я и сам не заметил когда эта женщина стала моей болезнью и моим проклятьем. И есть ли на земле лекарство от сего недуга?

*1244-ый, замок Лейнхорст, северо-запад Вестмора

Постель была мягкой и теплой, Бар мысленно поблагодарил всех лейнхорских гусей, птичниц и швей за королевское цветастое одеяло - его приятная тяжесть обещала скорое блаженное забвение. Путь к одеялу был долгим и тернистым – вызвавшаяся проводить милорда в опочивальню служанка постоянно ускользала из его рук, пока они поднимались по бесконечной лестнице Бараньей Башни,  и вот, наконец, на верхних ступенях  он пленил беглянку и с упоением продолжил освоение захваченных ранее территорий: пропуская меж пальцев податливую шнуровку на груди Далии, жарко целовал мягкую шею, спускаясь все ниже, пока из женской груди не вырвался первый стон и Далия развела руки, послушно раскрываясь ему навстречу и  дозволяя делать с ней все, что он хотел. Поддерживая под бедра, Бар с силой вжал ее в стену, девица повисла у него на плечах, и все  силы пышногрудой малышки уходили лишь на то, чтобы не стонать.
- Тише, ваша милость, тише, -  тихо охая, шептала веселая служаночка, когда ан-герцог отпускал ее мягкие губы, и вновь врезался в ее тело, - этак вы и стену проломите.  Расшатаете старую башню, уж точно!  Того и гляди, вывалится из нее заклятый камень, горе тогда всем нам. Неминучее горе!
Она быстро дышала, то упираясь дрожащими руками в шершавую кладку, двигаясь ему навстречу, то вновь цеплялась за его шею - Бар не чувствовал ее веса, благо привык выдерживать еще не такую тяжесть. Кабы не изрядно приговоренное за ужином хозяйское вино - зачем он так набрался? – он бы еще и на ногах стоял уверенней, не опасаясь сбить массивный светец с догорающей масляной чашей, так некстати оказавшийся в месте штурма женской крепости, на удивление быстро покорившейся. Впрочем, когда бывало иначе?
- Что за камень, глупышка? – не давал передохнуть девице Бар, доведя ее до белых вспышек перед глазами, до тихого всхлипывания и уже боялся отпустить, чтобы она не съехала по стене и не осела безвольным кулем к его ногам.
- П…пре…дание… ми..лорд, - Далия ласково ткнулась лицом в его плечо, вздрагивая и переводя дыхание, - старинное, предание милорд. Говорят, много лет назад, обиженный каменщик, у которого господин забрал жену для утех, заложил в стену его крепости  камень, похожий на баранью голову. И если тот камень упадет, замок разрушится до основания и никто никогда его уже не сможет восстановить.
- Если такое случится, я заберу тебя в Альсар. Будешь стелить нам с женою постель. Поедешь? – граф Тейт благодарно коснулся губами ее лба и пригладил ладонью ее растрепавшиеся волосы. – Или у муж у тебя ревнивый, как тот каменщик?
- У меня нет мужа, господин, - девица насупилась и спешно начала расправлять на себе смятую одежду, - а…разве у вас есть жена? Миледи говорила, что вы… что вы еще…
- Правильно, - Бар помог девице устранить внешние следы посягательства на ее целомудрие,  теперь малышку выдавали разве что раскрасневшиеся щечки, - еще не женат. Но у меня есть невеста. Так что недолго мне осталось гулять в холостяках – Олдвик пошатнулся и в следующую секунду зажмурился от страшного грохота – он таки свалил железный светец – масло разлилось на каменный пол и остаток пути им пришлось пробираться на ощупь,  в полнейшей тьме.
- Держитесь за меня, милорд ан-герцог, я тут и впотьмах не заплутаю. А масло я принесу, только вот от госпожи мне попадет. Она же мне строго-настрого велела не задерживаться у вас в опочивальне.
Упоминание о графине Дангрен воскресило  в памяти сцену ужина и у Бара как-то нехорошо защемило сердце. Перед глазами поплыл утонченный, как у лесной фейри профиль Лейды, нежная ямочка в основании изящной шеи, и трогательный завиток на границе поднятых тяжелых кос, перевитых мелким речным жемчугом. И сжимающие кубок с вином тонкие пальцы в тяжелых перстнях.
- Скажи, красавица, госпожа тебя не обижает? – ан-герцог вновь притянул к себе говорливую спутницу уже в дверях спальни.
- Нет, что вы, милорд, графиня очень добрая, только несчастная. Она никогда не смеется, не понимаю почему… Ведь она такая красивая и богатая! Если бы я хоть чуточку была такой же красивой и знатной, я бы хохотала каждый день до упаду!  – Далия мечтательно хлопнула ресницами и на щеках девушки нарисовались кокетливые ямочки, - только сегодня госпожа рассердилась на меня, когда я сказала, что вы самый красивый мужчина, что мне довелось видеть за всю свою жизнь! Бесстыжей назвала. А за что? Ведь это правда.
Бар улыбнулся. Девица забавляла его, а, распаленная красотой юной графини, наскоро удовлетворенная страсть, требовала немедленного продолжения. Он впился в губы служанки требовательным поцелуем и потянул ее под покров балдахина. На этот раз девушка замотала головой и решительно воспротивилась пылкому гостю:  - Экий вы скорый, ваша милость, вы же только что… мне нужно идти, расплести госпоже косы…  Миледи графиня рассердится, если узнает…
- Она не узнает. – Бар окинул выпирающие из-под узкого лифа девичьи прелести хмельным взглядом и подхватил Далию на руки. - А если и узнает - тебе нечего бояться.
- Ох, милорд, - затрепыхалась как птичка в силках девица, заколотила Бара по широким плечам, -лучше пустите меня, пока мы с вами не грохнулись как тот светец.

* совместно с ан-герцогом

- Отпусти девушку, - раздался за спиной насмешливый голос.
Младший братец. Ну, конечно, он как всегда вовремя!
Бар нехотя отпустил служанку, шепнув напоследок, чтобы непременно возвращалась - девушка смущенно подхватила свечу и шмыгнула за дверь.
-Ты решил и в Лейхорсте всех девок перепортить? – Стеллан скрестил на груди руки, весело разглядывая приспущенные на старшем штаны. – Гашник не выдержал напряжения и сам лопнул?
- Она была вовсе не против. А ты, ты как всегда все испортил! – беззлобно парировал Бар, растягиваясь во весь рост поперек огромной кровати.- Пришел спеть мне колыбельную? Ну, что там у тебя, выкладывай, ты же не просто так притащился!
Стеллан замялся, не зная с чего начать. Не в его привычке было взвешивать слова, он всегда был прямолинеен, говорил, что думал, но сейчас он сам не понимал причину своей тревоги, сам себе напоминал суеверную бабу, водимую одними чувствованиями, озирающуюся на собственную тень. Он вздохнул, стянул с ноги брата мягкий кожаный сапог, и, не выпуская его из рук, сел рядом.
- Тебе не показалось ничего странного? – начал он издалека. – Жутковатое место этот Лейнхорст, Отвратительное. И замок. И этот мрачный храм. Он не похож на другие храмы Святой Дюжины.  Обычно они легкие, светлые, радостные. А этот…
- Он просто построен из местного темного камня. – флегматично озвучил очевидное Бар.
-Знаю. И все же…Ты видел звероподобных чудовищ на его куполах? Отвратительные лики на фасадах?
- Это олицетворение человеческих грехов и пороков, мой мальчик. И сцены Последнего Суда и…   Двенадцати Бездн. – заржал Бар, протягивая брату вторую ногу. Стеллан безропотно стащил с  наследника Вестмора сапог, подбросил его через плечо, точно рассчитав, чтобы тот приземлился Бару на живот. В ответ Бар швырнул сапогом брату в спину.
- И этот дестур, отец Итас… Он точно не сбежал ни с одной из Бездн? Ты видел как он смотрел на графиню? Священник не должен так смотреть на женщин!
-Забудь ее. Она – чужая жена.
-Не могу.
Стеллан поднял невидящий взор к потолку.
- И матушку простить не могу. Отдала Лейду старому борову!
-А лучше бы борову молодому? Не смей так говорить о матери.
- Смею! – горячо возразил Стеллан, - Жестокосердие вошло у нее в привычку! Это уже не первый случай… - он осекся, понимая, что сказал лишнее.
- О чем ты?- граф Тейт резко сел в постели и строго взглянул на брата. – Мне тоже не по себе от того, что Лейда стала женой Дангрена. Я бы предпочел видеть ее своей невесткой. Но родительское слово для меня закон и я хотел бы, чтобы оно оставалось непреложным законом и для тебя.
Стеллан проглотил подступивший к горлу комок: - Отдыхай, брат. Я пойду, проведаю Росса, может быть останусь с ними или вернусь к тебе. Не хочу оставаться сегодня ночью один.
Ан-герцог кивнул, стянул с себя надоевшую за день одежду и завернуся как в кокон в цветастое одеяло – Доброй ночи, брат.
Не прошло и нескольких минут, как ан-герцог заснул беспечным сном младенца.
За окном наконец закончился дождь, из-за рваных туч показался бледная, продрогшая луна.   Ее луч осветил увитую  плющом почерневшую от сырости стену башни, выпирающий наружу бараний камень; затем пробрался в окно и прилег на подушку рядом с ан-герцогом, которому снилось, как Далия расплетает золотые волосы своей госпожи.

Он проснулся от прикосновения. Кто-то гладил его по щеке, вырывая из сладких тягучих объятий сна. Сон не отпускал, засасывал ан-герцога назад в свои темные глубины. Спящий что-то пробормотал  и на ощупь – так и не преодолев хмельную тяжесть век – перехватил потревожившую его руку. Запястье оказалось тонким - он прижал женскую ладонь к губам.
- Далия… Пришла… проказница…
Потянул женщину к себе, сграбастал в охапку, в плен, из которого ей уже не выбраться, блаженно выдохнул, зарывая лицо в ее волосы, неторопливо повел ладонью по спине, пока кончики пальцев не коснулись ложбинки вверху ягодиц. Подумал, сквозь сон, что нужно непременно выяснить, есть ли у нее на пояснице заветные ямочки – отметины Элины, говорят, такие женщины особенно хороши в любви… Мешала одежда - он непременно снимет ее, а пока… пока хотелось продлить вдох, наполниться одуряющим ароматом ее теплой кожи, запахом,  от которого внутри разливался жар. Пахла она чудесно. Как-то иначе, не так как прежде. Белыми цветами. Да, белым шиповником, нагретым солнцем. И еще чем-то необъяснимым. Вроде запаха охоты… Зеленой травы на стерне, папоротника и глупой кабарги… Он уже слышал сегодня необыкновенный этот запах…
- Бесстыдница… Ты стащила благовония у своей госпожи? – не дожидаясь ответа, Бар завладел ее губами – неотступно, настойчиво, и вскоре пил ее стон, наслаждаясь дрожью податливого женского тела. И сам дрожал от желания, освобождая свою гостью-пленницу от одежд, пока не обнаружил, что раздевает вовсе не служанку.
Это открытие словно ушат ледяной воды, вылитый на раскаленный металл, привело Бара сначала в оцепенение, затем - в ярость:
 - Графиня?!
Он захрипел, как раненый зверь, отстраняясь от Лейды.
- Зачем ты здесь?
Идиотский вопрос. Зачем женщина ложится к мужчине! И раз легла… он возьмет ее. Сейчас, на этом цветастом одеяле, заставит кричать, молить о пощаде и пусть весь мир, со своими дурацкими законами, предписаниями и табу катится в бездну. Только вот… как он наутро посмотрит в глаза Стеллану?
Бар стиснул голову, будто это могло избавить его барабанной дроби в висках. Отвернулся, чтобы не смотреть на распластанную Лейду, на нежные холмики груди, на стройные ноги, только что обвивавшие его стан, как Лейя и Хорст обвивают родовое гнездо Дангренов. На белые бедра, меж которых сокрыт знаменитый лейнхорский источник наслаждения.
- Уходи.
И тут же начал торопливо одеваться, путаясь в штанинах, проклиная скомканный, вывернутый рукав. Даже сапоги зачем-то надел. Раздраконенное тело не слушалось, разум мутился от желания. Впервые жизни, в присутствии женщины он ощущал себя между молотом и наковальней. Никогда прежде граф Тейт не знал отказа или каких-либо ограничений в любовных утехах – его молодость, красота и положение не давали его постели шанса остаться холодной. Благо, хорошеньких простолюдинок в Вестморе, как яблок в урожайный год. Вот только Лейда Дангрен – далеко не простолюдинка. Да и к тому же – чужая жена.
Бар подошел к окну, распахнул ставни, жадно глотнул осеннего воздуха. Ночная сырость принесла недолгое облегчение. По темному небу, среди облаков, медленно проплывала луна. Луна смотрела на него ликом  красавицы-графини.

Неслышно, как кошка, Лейда подошла и притулилась рядом. В лунном сиянии она казалась еще прекрасней  - до отчаяния, до душевного потрясения.
- Я же сказал – уходи! - Задыхаясь, прорычал Олдвик. – Иначе я не ручаюсь за себя!
- Нет.
Она выдержала его взгляд – хрупкая, большеглазая, трогательная в своей уязвимости, - и вдруг прижалась к нему всем телом, прижалась порывисто, доверчиво, как прижимаются дети, с еле слышным вздохом пряча лицо у него на груди, и ни один из смертных не посмел бы оттолкнуть ее от себя в эту минуту. И разве что человек, вовсе не имеющий сердца, не захотел бы защитить ее от всех бед этого мира.  
- Прошу, помоги мне, - пробормотала она. - Я хочу ребенка.
Бар нервно усмехнулся, запутавшись в собственных чувствах, заблудившись в дурмане ее волос и вся его решительность, стала ломаться, как лед над весенней полноводной Ронной.
- Я должен сделать тебе ребенка? О, боги…
- Боги несправедливы!

Ветер заскрипел ставнями, вдохнул глубоко, порывисто, печально, донес запах дымных костров ночной стражи. Вдали, в неясном свете, поблескивала серебряная излучина реки. Бар силился понять – Лейя это или Хорст?

- Переспать с женою собственного вассала, в то время, как он защищает земли Кэйранда от логрийцев?  Предлагаешь мне роль козла в чужом огороде? Лейда, это невозможно.
- Нет, - горячо зашептала графиня, - ты превратно понял меня, Бар Олдвик. Да, я, Леди Даллт, пробралась, прокралась, как преступница, тайно, под покровом ночи, вовсе не за тем, чтобы под видом служанки прыгнуть в твою постель, а чтобы просить тебя о помощи. Умоляю, выслушай меня! Когда меня девочкой привезли в Альсар, и я увидела тебя – золотоволосого красавца, - с той самой минуты ты стал единственным солнцем на моем небосводе. Днем и ночью меня преследовало единственное желание - быть твоей. Пусть не женой, пусть любовницей, пусть на одну ночь, на одно мгновение. Как одержимая, я мечтала оказаться в твоих объятьях и испытать то, что доступно было любой безродной девице, которым ты так щедро дарил себя. Я наделала много глупостей, в попытке привлечь твое внимание. В погоне за счастьем я обрела лишь дурную репутацию. Боги наказали меня за дерзость. Моим мечтам не суждено было сбыться – я стала женой стареющего лорда Дангрена. Сначала я была в отчаянии, затем, со временем, смирилась со своей участью. – Лейда ненадолго замолчала, приподняв голову и стараясь, скозь слезы, взглянуть на Бара.

-  Знаешь, у Эдмонда неприятное дыхание. И неуемный любовный аппетит. С ним тяжко находиться в постели. Но лорд Дангрен очень добр ко мне, он любит меня, любит по-настоящему, искренне  - и я исправно исполняю свой супружеский долг. Одного только не могу – родить ему наследника. Все дни напролет я провожу в храме, у ног матери Аматы и в беседах с отцом Итасом. Каждый день приношу щедрые дары и подаяния, но Дюжина не внемлет моим мольбам. Я проклята, Бар. Проклята за свою пагубную любовь, за ошибки прошлого… Все, чего я хочу сейчас – это узнать радость материнства! Прошу, помоги мне! Отведи меня к тихому броду у берега двух рек, на старое капище, там я принесу жертву нашим богам, переступлю через кровь и обрету плодовитость. Помоги мне совершить обряд! Ты же знаешь, что для него нужны двое – мужчина и женщина. К тому же, самой мне не добраться до островка… Больше мне некому довериться. Отец Итас надзирает за мной и днем и ночью – уезжая, Эдмонд поручил ему заботу о моем целомудрии: изготовил  единственные ключи от опочивальни и велел запирать меня на ночь. Перед сном Итас является ко мне в спальню, чтобы прочесть псалом, избавляющий от греховных мыслей и желаний, а затем запирает меня.  Утром он провожает меня к заутрене, днем – к обедне, вечером – к вечерне. До возвращения милорда, мне разрешено покидать пределы замка только в обществе домашнего дестура. А если лорд Дангрен не вернется… Титул, все права и земли перейдут по наследству к его незаконнорожденному сыну. И что тогда станет со мной? Теперь ты понимаешь, зачем я здесь? Ты не случайно оказался в покоях Бараньей башни, здесь обычно не селят гостей. Но только из этой башни можно выбраться незамеченными к реке. В одном из ее пролетов находится маленькая дверь – когда-то давно, обмелевшее ныне русло одного из рукавов Лейнхорста пролегало прямо у стен замка, и в башне находился подъемник для муки,которую по воде доставляли с мельницы. Сейчас уже нет ни той мельницы, ни подъемника, и про дверь мало кто помнит. Прошу, не думай обо мне дурно, то, что сейчас произошло между нами – всего лишь недоразумение. Я лишь хотела тебя разбудить и у меня есть тому доказательство.  
Графиня чуть повысила голос и позвала: - Далия, подойди!
И тут-же, из-за тяжелой завесы, обрамляющей кровать, выбралась уже не понаслышке знакомая ан-герцогу служанка. Перепуганная девушка крепко прижимала к груди корзину, обмотанную темным тряпьем. Под тряпьем будто что-то трепыхалось. Далия выглядела крайне смущенной и боялась поднять на господ глаза.
Бар окончательно растерялся. Это что же получается, выходит это он, пусть по неведению, посягнул на добродетель графини, едва не довел ее до греха, да еще на глазах прислуги? Все это походило на дурной сон, а речи графини – на выдумки умалишенной.

* текущее время
Уилмар сидел, чуть сгорбившись и сцепив пальцы в замок.
Вино было забыто, к нему время от времени прикладывался только Бар, глаза которого уже давно затуманились от выпитого, но воспоминания, не давая измученному сознанию отдохнуть, заставляли рассказывать дальше.
Из головы самого графа хмель давно улетучился. Он уже понял, что ошибался. Все, что Бар испытывал к Лейде, не было ни влюбленностью, ни случайным порывом внезапно вспыхнувшей и неудовлетворенной страсти, ни даже виной перед той, которую, как он считал, оболгали…
Это была настоящая одержимость.
И то, как племянник говорил об этой женщине не оставляло сомнений - граф Тейт, наследник Вестмора был одержим Лейдой Блитмор, точно так же, как ею был одержим ее муж Эсмонд Дангрен. Она, словно Баавн Ши, подчинила себе обоих, и только Нит знает, сколько было еще таких, сходивших с ума от ее чар.
Те же слова восхищения, та же упорная вера в ее невинность, те же страсть и желание, даже интонации, с которыми говорил о ней Бар, были похожи на те, с которыми рассказывал о жене Дангрен.
Бедная Льювилла. Столько лет делить сердце, разум и чувства мужа, да что там, почти постель, с давно умершей соперницей.… От такого в пору сойти с ума.
Одержимость - безумная страсть, в огне которой сгорают жизни. И такая же безумная ревность, рождающая черную, выедающую душу ненависть. Такой ненависти, что разгорается в подобных любовных драмах, больше не бывает нигде.
И теперь, слушая племянника, граф уже был готов поверить, что ревность, вспыхнувшая в душе узнавшего об измене жены Дангрена, вполне могла стать причиной его предательства. Не видя возможности дать ей выход -  Эсмонд, прекрасно понимал, что, бросив вызов, погибнет от руки Бара, и нашел другую возможность отомстить.  Или все же…ему подсказали?
Что ж, какими бы ни были все предыдущие предположения, все сходилось к той самой «неофициальной» версии, в которой Уилмар так упорно сомневался. Сомневался потому, что никак не мог поверить в то, что племянник, пусть даже невольно, стал причиной вестморского мятежа. И сейчас граф отчаянно боялся услышать этому подтверждение.
Несмотря на это, он слушал племянника с невозмутимым видом, и лишь один раз позволил себе едва заметно усмехнуться, когда Бар упомянул о стареющем муже. Эсмонду в ту пору было всего двадцать девять, но в семнадцать, все кто старше тебя лет на десять, кажутся уже почти стариками. Так каким же умудренным старцем, в свои тридцать шесть, должен был казаться племянникам сам Уилмар?
Впрочем, граф тут же отбросил ненужные мысли и насторожился. Он никогда не слышал о бастарде Дангрена, и слова о незаконнорожденном наследнике его удивили. Что это было? Тщательно скрываемая семейная тайна или Лейда, чтобы разжалобить Бара, просто придумала эту историю, по аналогии с собственным семейством, где старший Блитмор не только признал своего бастарда, но и сделал его наследником.

Однако, как хитро была подстроена ловушка. Муж только что отбыл на войну. Никто не знает, вернется он или нет. И если не вернется, то все достанется неведомому бастарду, что делать несчастной вдове? А тут такой подарок. Разжалобить воспылавшего страстью юнца рассказами о своих несчастьях, соблазнить, чтобы понести от него ребенка, а если не от него, то от любого другого, главное успеть. Чем не выход, если в битве с логрийцами муж погибнет. Посмертный ребенок, родившийся в нужные сроки – вполне законный наследник.
И как ловко она сумела вывернуться.
«Все, что произошло между нами – всего лишь недоразумение.» Недоразумение?!
Залезть к мужчине с постель вместо служанки, воспользовавшись тем, что тот напился - недоразумение? И не просто залезть, а привести в свидетельницы ту самую служанку, чтобы она могла подтвердить это, а значит подтвердить и то, от кого мог родиться ребенок. Зачем? А баггейн ее знает…
А на случай, если Бар окажется недостаточно пьян, чтобы заметить подмену служанки на госпожу, приберечь другой вариант… С обрядом на старом капище, чтобы обрести плодовитость.…
И от кого будет эта плодовитость, если муж на войне?
Смешно!
Якобы безнадежно влюбленная, и ведь знает, что страстно желанная, женщина молит всего лишь о помощи в обряде…
Святая невинность! Гроган ее задери!
И почему не провести этот обряд с мужем? Хотя… Даллт был слишком предан вере в Дюжину…Но, ради жены, в которую безумно влюблен… Уилмар был почему-то уверен, что шурин мог согласиться.
А племянник, естественно, развесил уши и поддался.…
Но, может быть дело именно в обряде, что случайно вспыхнувшая страсть превратилась после него в одержимость?
В душе все кипело, но граф старался сдержаться, надо было дослушать историю до конца.

*1244-ый, замок Лейнхорст, северо-запад Вестмора

Ужин закончился. Хозяйка, а следом и высокородные лорды удалились в свои покои. В зале остались только дестуры.
- Свободны, - Ярвин небрежным жестом отправил прочь топтавшихся в отдалении слуг. Еще одно короткое движение бровью, и два сопровождавших его причетника, молча просидевшие весь ужин, мгновенно исчезли за дверью, аккуратно притворив за собой тяжелые створки.
- Лес дает людям пищу, камень силу…- задумчиво произнес Ярвин, рассматривая черненый рисунок на серебряном кубке. –А кто дает человеку душу, разум, чувства?.. Кто соизмеряет его добродетели с его грехами? Кто устанавливает справедливую награду или кару? Какие безымянные боги? – клирик коротко усмехнулся и поставил кубок на стол. - Вестморский дом все так же упорствует в своей приверженности к старой вере?
Вопросы не требовали ответов, и Итас лишь сокрушенно развел руками.
- Однако эти молодые люди весьма умело уклонялись от прямых ответов, особенно младший, что делает честь их наставникам. Впрочем, сейчас не об этом, брат. Я вижу, что члены Совета не зря рекомендовали вас на место главного дестура Лейнхорстского храма. Вы хорошо поработали. Эта юная дикарка цитирует основы нашей веры не хуже любого послушника.
- О, в этом практически нет моей заслуги, все основы были заложены братом Эганом. Будучи семейным дестуром… - начал Итас, но Ярвин прервал его:
- Скромность прекрасное качество, однако не надо преуменьшать собственной роли.
- Я лишь блюду неприкосновенность семейного очага. Уезжая граф поручил супругу моим заботам.
- Весьма похвальная предусмотрительность, - храмовник одобрительно покивал головой. -  Графиня, несомненно, красива…Очень красива…И граф не мог найти лучшего кандидата на эту роль…
Итас дернулся, побледнел и, подозревая в словах скрытую насмешку, пристально посмотрел на собеседника. Однако лицо Ярвина было абсолютно серьезно, спокойно и сосредоточенно.
- Мы знаем, - продолжил он, - что, благодаря брату Эгану, вера в Святую Дюжину в графстве, несмотря на возврат веры Леса и Камня, нисколько не пошатнулась. И вам, мой брат, предстоит продолжить это дело. В том числе, и как наставнику и исповеднику графини. Паству, как и лошадь, надо направлять твердой рукой. Но, иногда, когда к цели ведет несколько дорог, - голос Ярвина стал вкрадчивым и мягким, - всаднику имеет смысл ослабить поводья, и лошадь, повинуясь инстинкту, выберет самую легкую и кратчайшую из них.
Храмовник многозначительно приподнял бровь.

*1244-ый, замок Лейнхорст, северо-запад Вестмора

Сна не было ни в одном глазу. Покинув покои брата, Стеллан спустился во двор, к надвратной башне, внутри которой, в одной из комнат для стражи, расположили раненого Росса и обгоревшего Гарена. Раны их были не опасны, но юный барон все же удостоверился, что его спутникам оказан надлежащий уход. Найдя товарищей мирно спящими под теплыми шкурами, Стеллан удовлетворенно хмыкнул, сунул в ладонь заботливого лекаря несколько серебряных аверов и вышел на воздух.

Легче дышать ему не стало. Воздух был пропитан запахом горящего дерева, дыма и жареного мяса -  спустившаяся со стен смена караульных грелась у огня и готовила нехитрую солдатскую трапезу. Но не гарь костров была причиной стеснения в груди - рыжие локоны хозяйки Лейнхорста, перевитые жемчугом и тугими шнурками, высокая грудь, стянутая нежным шелком, никак не выходили из ума барона. Он еще долго сидел у костра, прислонившись к стене, перебрасываясь шутками с солдатами, пьющими вино за здравие госпожи и успешный военный поход господина, а в груди все горело и жгло… Он то и дело ловил себя на мысли, что смотрит на окно опочивальни графини, прикрытое ставнями, и желал все двенадцать бездн проклятому дестуру, по чьей воле ему пришлось вновь встретиться с Лейдой. Святые небеса, да сейчас он был готов пронзить мечом любого, кто посмел бы прикоснуться к этой прекрасной груди, будь то сам лорд Даргрен, законный супруг графини! Когда свет за ставнями наконец потух, барон тряхнул головой, откидывая упасшую на лицо прядь волос, точно желая отогнать морок, встал и быстро поднялся по крутой лестнице наверх, на стены. Осенний воздух и прогулка по стенам, он надеялся, приведут его в душевное равновесие.

Наверху дышать было значительно легче. Стеллан решил обойти весь замок по кругу, ему казалось,  это поможет выбить дурь из головы, усмирить гнев. И действительно, холодный воздух бодрил, ходьба помогала сердцу биться ровнее. Перебравшие вина караульные вяло перепирались друг с другом, а то и просто дремали на своих постах, не обращая на Стеллана особого внимания. Уже заметно светало. Бледная луна лениво озаряла макушки деревьев, серебрила черную гладь реки. Стеллан всматривался вдаль и силился понять Лейя это или Хорст?

Но не только юному барону Тенгиль не спалось этой ночью. Отец Итас совершенно не мог сомкнуть глаз, расхаживая взад-вперед по своей келье в тяжелой задумчивости и размышляя над словами высочайшего и светлейшего дестура Ярвина. Словами, вызывающими у Итаса тоску и предчувствие непоправимой беды. Он крутил и так и сяк сказанное канонником, и чем больше взвешивал и примерял к ситуации смысл сказанного, тем явственнее вырисовывалась догадка, тем глубже проникало в сердце ядовитое жало подозрения, воспаляя кровь, плоть и разум Итаса. Словно из стремительно загноившейся раны сочилось из него негодование, возмущение, ярость… Святой отец то преисполнялся мрачной решительности, то начинал корить себя за слабость веры… В такие невыносимые минуты смятения он обычно предавал свою плоть истязанию, вымаливая тем самым прощение Дюжины. Розги из двенадцати туго сплетенных шнуров помогали Итасу смириться, укрепиться в вере и достичь просветления, но сегодня он не мог прибегнуть к их исцеляющей силе, слишком много было в замке чужих и чутких ушей…

Итас наскоро завершил молитву, осенил себя знамением, поцеловал священный медальон и бесшумно выскользнул из кельи, беззвучно повторяя не дающую ему покоя фразу: «ослабить поводья… ослабить поводья»

*1244-ый, замок Лейнхорст, северо-запад Вестмора

Итас задумчиво шел по коридору. Молитва не помогла, в голове продолжал кружиться хоровод обжигающих мыслей.
Последний намек Ярвина был абсолютно прозрачен. Ослабить поводья, отдать все на волю обстоятельств.
Нет, не обстоятельств, а на волю этих, явившихся невесть откуда вестморских щенков. Он же видел, как они пожирали Лейду глазами.
Губы Итаса скривились в злой гримасе.
Нет …
Он не отдаст им свою Небесную деву!!!
Свою?...
Дестур вздрогнул, как от удара, осознав, что за признание он только что едва не крикнул. Спрятанное в глубине души, от гнева оно чуть не выплеснулось наружу. То, в чем он и себе боялся признаться.
Да, свою! Желанную, до темной иссушающей жажды и недосягаемую, как Двенадцатое небо, и от этого становящуюся еще более вожделенной. Свое сокровище и свое будущее творение – недоступную никому истинную десту.
Замысел Ярвина был понятен – бросить тень на Вестморский дом, обвинив в прелюбодеянии любого из братьев. Но, ведь первой, кто пострадает, будет Лейда!
Итас прекрасно понимал насколько ее судьба безразлична члену капитула. Главное – достичь цели, а какой ценой - храм всегда мало волновало.
Влетевший в стрельчатое окно ветер бросил пламя стоящего у стены светильника в лицо дестура, и тот испуганно отшатнулся.
На мгновение ему показалось…
Нет... только показалось.
Итас облегченно вздохнул. Испуг вырвал его из потока мыслей. Он огляделся и криво усмехнулся, ноги сами привели его к спальне графини.
Сегодня он не пошел к ней читать вечернюю молитву, не  видел, каким умиротворенно прекрасным становится ее  лицо в свете мерцающей свечи.
Каждый вечер являться с духовными наставлениями к хозяйке замка было не обязательно, но он не мог отказать себе в этой маленькой радости.
Итас помедлил и осторожно приложил ухо к дверной щели. В комнате было тихо, он прижался сильнее. Дверь неожиданно поддалась и приоткрылась. Дестур в нерешительности замер, но желание убедится, что Лейда спит, было сильнее и он быстро заглянул внутрь
В комнате пахло благовониями. Истекающая последними каплями воска травяная свеча почти не давала света.
Кровать под высоким балдахином была пуста.