Этот день, наконец, настал! Торжественный день отплытия, которого Хвам ждал с нетерпением и страхом. Впервые в жизни Хвам отправлялся так далеко, да еще морем. Он так и не понял, каким образом новоявленный герцог Бьято сумел его убедить путешествовать на корабле. Скорость, удобство - да, но ведь какие при этом беспокойства! А качка! А сырость! А ветры, которые в море, конечно же, будут дуть как им вздумается! Хвам успел уже себя несколько раз отругать за то, что согласился на это. Но ничего уже не поделать.
От того, чтобы взять с собой несколько книг, совсем немного, пришлось отказаться: нужно было максимально сократить объемы груза. В итоге у Хвама вышла сущая безделица: три сундука. В одном была его одежда, в другом - тоже одежда и обувь, в третьем - разные мелочи, без которых не обойтись в походе: орешки для Сибальта, пергамент и перья с чернилами, скляночки с мазями для спины, от мозолей, от боли в горле и еще от многих подобных тяжких недугов (отдельно лежало заботливо укутанное в кусок чистой ткани средство от морской болезни, которое Хвам приобрел накануне у торговца с удивительно честными глазами: он обещал стопроцентный эффект), теплое одеяло, аспарская деревянная головоломка, палка-чесалка, гребешок для Сибальта, мешочки для ношения Сибальта на поясе, сушеные фрукты, несколько свечей - и прочие нужные вещи.
В особой коробочке лежал камень с рисунком, рядом с рукописью. Хвам был полон самых радужных надежд и самых безрадостных переживаний. Он боялся и за свое здоровье, и за здоровье Сибальта, который в последнее время стал какой-то вялый и ел не так много, как раньше. Но старого архивариуса грела мысль, что он совершает этот великий и отважный подвиг ради науки в общем и ради королевства и его процветания в частности.
Важность путешествия подчеркивало то, что провожал Хвама в порту сам король! Ну как тут не позабыть обо всех ожидающих лишениях и страданиях?! Хвам смущенно улыбался, а в душе ликовал и чувствовал себя по меньшей мере героем, овеянным славой после множества блестящих подвигов. Жаль, его сейчас не видела строптивая фрейлина, что предпочла своему счастью с ним прозябание в медвежьей берлоге на севере... Впрочем, до нее, несомненно, дойдут слухи, и она поискусает еще свои прелестные локти... Такого мужа упустила, дурочка!
В эйфории Хвам пребывал все время, пока король говорил напутственную речь, пока погружали вещи на борт, пока поднимался на корабль, пока устраивался...
И вот раздались короткие команды - и корабль отплыл от родного причала.
Берег колыхнулся перед Хвамом, будто прощался с архивариусом, - и началось...
Пол под ногами принялся непривычно двигаться. Туда-сюда, несильно, но чувствительно. Сибальт в мешочке забеспокоился, и Хвам сунул ему орешек, а сам, чтобы отвлечься, принялся наблюдать за гребцами и размышлять о том, как повезло этим простым людям - они едут с самим Лордом Архивариусом, с тем, к кому так благоволит сам король... Наверное, своим детям и внукам будут потом рассказывать об этом событии... Умилившись собственным мыслям, Хвам с благодушной улыбкой смотрел на равномерные движения гребцов, и тут его замутило. Он встал, чтобы сойти вниз, в помещение, которое было приготовлено специально для него, ведь там находились его сундуки, а вместе с ними и чудо-средство, но не успел. Он кое-как добрался до борта корабля, свесил голову – и весь плотный завтрак, который он с таким аппетитом недавно ел, оказался в море. Сине-зеленый Хвам решил, что его мучения кончились, но едва отошел от борта, как его потянуло на прежнее место. Взвыв, архивариус снова совершил то, чего в приличном обществе совершать не принято, и, стремительно серея лицом, привалился к борту, уже опасаясь от него отходить. А вокруг все качалось, шуршало, мельтешило: гребни волн, крылья птиц, спины гребцов, весла… Вверх-вниз покачивался распроклятый пол. Впридачу солнце, точно решив доконать архивариуса, принялось жарить так, как будто задалось целью сжечь все живое.
Хвам чуть было не потребовал вернуться обратно. Остановила его только мысль, что возвращение его будет означать полный провал и позор. Ведь нельзя же вернуться всего через несколько минут после того, как сам король простился с тобой и благословил на великие свершения!
Тихонько поскуливая в унисон попискиванию Сибальта, Хвам потихоньку пробрался в трюм. Он не понимал, как могут окружающие его люди так весело и бодро передвигаться. Слугу, метнувшегося было к нему с уверениями, что все готово и милорд может отдыхать в отведенном для него помещении, Хвам готов был придушить. Вот только сил ни на что, кроме как на то, чтобы добраться до койки и упасть на нее, у Хвама не было.
Когда к нему пришли позвать обедать, Хвам только и сумел, что промычать невнятные проклятия. Одна лишь мысль о еде вызывала у него тошноту.
Лишь к вечеру Хвам сумел найти в себе силы, чтобы отыскать в сундуке заветное средство. Средство выглядело как темный порошок, который надо было растворить в кружке с водой и пить. Измученный архивариус так и сделал. Он ожидал облегчения своей участи, но получилось почему-то совсем наоборот. Его замутило с новой силой, и пришлось срочно звать слуг, чтобы убрали.
Хвам пролежал в своем уголке два дня, проклиная всех торговцев мира, море, корабли, герцога Бьято и свою доверчивость. Лишь на третий день он почувствовал, что в состоянии выйти на воздух. Слабый от голода, взъерошенный, несчастный, он выполз на палубу и огляделся. Ну конечно. Ни у кого из его спутников морской болезни и в помине не было! Более того, все они явно прекрасно себя чувствовали. И почему в жизни все всегда так несправедливо?
Хвам угрюмо покосился на Бьято, на певца-барда и его огромного приятеля. И откуда только у герцога такие знакомства? Впрочем, герцог-то он всего год. А до того был воином, так что у него могут быть любые знакомые. По слухам, он собрался жениться тоже на простолюдинке. Странные они, эти Бьято. Но этот хотя бы сильный. И тот, который с бардом – тоже. Вот сам бард хлюпик какой-то. И каждый вечер свою лютню терзает. Хвам не любил песен и считал их пустой тратой времени, но герцогу нравилось.
Вздохнув, архивариус тихонько, с осторожностью, присел на какой-то тюк. Подышать соленым теплым ветром после душной каморки показалось ему даже приятным. Да и к качке он потихоньку привыкал. К тому же вечерело, лучи солнца были не жалящими, а ласковыми, да и море оказалось довольно живописным местом, когда по его поверхности заскользили отблески заката. В общем, жизнь начала налаживаться, хотя угрюмое выражение Хвам не торопился сгонять с лица. Он принялся наблюдать за Джерардом с укором во взгляде – вот, мол, до чего ваши фантазии довели несчастного страдальца. Мало вероятности, что герцог этот взгляд заметит, но зато удобно: есть виноватый. И Хвам злобно таращился на Бьято, не забывая при этом потихоньку совать в мешочек с Сибальтом орешки.
