1.05.1254, Без пользы жить – безвременная смерть 

Дата, время: 1.05.1254, позднее утро
Место действия: Тераден, Айтстоун
Участники: Алдред Арден, Эйнн Арден
Предыстория/суть темы: застыло время в замке Айтстоун. Сможет ли неожиданное известие пробудить жизнь в его обитателях?

Полгода.
Половина. Проклятого. Года!
А как будто всего неделя прошла. Или наоборот - вечность.
Алдред сам не заметил, как изменился за это время. Прежде шумный и говорливый он стал мрачен и немногословен, и, вместо прежних шумных пирушек в трактирах, где собирал вокруг себя чуть ли не каждого встречного или псевдо-тайных, зато веселых попоек в кордегардиях со стражей - теперь пил один.
Пил ежевечерне.
Пил много.
Хотя его все равно почти не забирало. Та самая луженая глотка, которой шумно воздавали хвалу собутыльники, теперь играла с ним плохую службу. Не получалось даже напиться как следует. Так, чтобы по-свински, так, чтобы под стол, так, чтобы забыть.
Нет, совесть его не мучила. Да и жалости к покойному брату не было ни на грош.
Но было... плохо. Мучило ощущение провала где-то внутри себя, словно оборвалось, ушло нечто весомое, а вот что именно - он никак не мог понять.
Стал он графом, владельцем обширных земель, но и это его не радовало. Жил практически так же, как и прежде. Роскоши не завел, никаких нововведений в замке не сделал. Разве что бывших доверенных стражей Алистера разбросал кого куда. Да и тех пристроил на неплохие места, чтобы не подкопался никто и в ущемлении не обвинил.
Жизнь застыла. Текла своим чередом, и даже слуги, запаниковавшие поначалу от перспективы смены доброго и спокойного Алистера на непредсказуемого, жестокого и бурного Алдреда - успокоились, потому как ровно ничего в их жизни не изменилось. Ну стала хозяйничать в замке не Эйнн а Адда, ну так и та, не то боясь отца, не то будучи по характеру скромной, не докучала обслуге ни какими-то особыми требованиями, ни запросами сверх того, что обычно доставалось Эйнн.
Да и саму Эйнн от управления как бы никто не отстранял. Получилось все само собой - попросту кузина стала делать все то же самое, что и Эйнн, пока та, погруженная в свое горе, не замечала ничего вокруг. А потом так и привыкли.
Самым странным для Алдреда было то, как сильно изменилось его отношение к Эйнн, после всего, что случилось между ним и Алистером.
Прежде, со всей яростью своей старой злобы, и обладая необузданным характером, он строил самые, что ни на есть захватывающие планы мести. Не ей, конечно. Сама девчонка ничего особенного не значила. Но ее лицо - лицо Алессы, той единственной, кого он любил в своей жизни, той, что предала его, предпочла ему Алистера, той, что легла в постель к его брату, когда он мечтал назвать ее своей женой...
Но ее глаза - глаза Алистера, всю жизнь с этим его выворачивающим нутро спокойствием смотревшие на него,  глаза, которые хотелось вырвать из глазниц и скормить их обладателю, до того, временами его прижимала злоба...
О, чего он только не рисовал в своем воображении! Как, получив титул и наследство, и, соответственно и власть над девчонкой он отыграется. И над этим лицом и над этими глазами.
В мечтах он и замуровывал ее в стену по горло чтобы видеть как постепенно тухнут эти глаза, и приковывал к кровати, чтобы сколько угодно тешить плоть с ее телом, глядя в ее лицо... То мечтал о том чтобы выгнать ее из замка на голод и бродяжничество, то мечтал взять ее в жены и по своей прихоти лупить или иметь всеми возможными способами.
На деле же...
На деле ничего из этого не произошло.
Он просто не мог. Да что там не мог - не хотел даже видеть ее. Благо, что и она, мягко говоря не рвалась к общению.
Слишком уж хорошо помнил он угасающий взгляд Алистера, и тот тошнотворный ужас, обуявший все его существо.
Ужас сорвавшейся ненависти, ужас непоправимого, ужас неминуемой кары.
Ощущение, что кончилось что-то огромное, весомое, незаменимое.
Собственно - его собственная жизнь.
Ведь вся она, жизнь в этом и была. С пятнадцати лет стояла она на трех китах - ревности, ненависти и жажде мести. С этим он засыпал и просыпался. Этим дышал и строил планы
И вот, получилось так, что она и кончилась неожиданно.
Некого и не к кому ревновать. Некого ненавидеть. Некому мстить.
Получается что и жизни, как таковой, нету.
Это бесило и мучило, но бессильно и бесперспективно. Изобрести новый смысл жизни, новые цели и интересы не получалось.
И была пустота. От того ли, что неожиданно исполнились разом все жизненные устремления, и заменить их оказалось нечем. Или от того, что рухнуло все в понимании, что ждет его отныне лишь Ледяная бездна.
Или от того, что суровая зима, а за нею хлопотливая, журчащая ручьями и проснувшимися пчелами весна подвели резкую черту окончательному, полному одиночеству.
А может тот вой, который иногда, осушив кувшин, а то и два, вина, он слышал в глухой ночи. Далекий, бесконечно далекий, но до ужаса неумолимый.
Алдред не знал.
Да и знать не хотел.
Молился чаще, чем прежде, но богов теперь не ощущал. От этого было еще более пусто.
Живая жизнь. Застывшая жизнь. Не было ничего. Даже сожалений.
Только пустота. Засасывающая, черная и скучная. В ней не было даже тоски или страха.
Спасибо хоть, с весной вновь начались работы на пустошах, проснулись от спячки деревни. В замок зачастили. То на суд, то с просьбами, то с поручениями от герцога. Благодарение все нараставшему потоку дел - Алдред начал постепенно оживать. Безделье долгих зимних месяцев, когда, бывало, в замке по дюжине дней не появлялось ни единого постороннего лица и не происходило ровным счетом ничего - было для него убийственно. Теперь же нет-нет, да грохотал в большой зале его раскатистый бас, особенно если приходили с кляузами друг на друга, или судились за измену.
Сильно похудевший за зиму из-за полного отсутствия аппетита, Алдред вновь стал набирать свой прежний вес, хотя до прежних радостей чревоугодия было далеко. И снова стал завтракать и ужинать со всеми, то бишь с дочерью, племянницей, дестуром и свободными от караула стражниками.
Кабинет Алистера он, кстати не занял. И не из ностальгических соображений, а попросту потому, что ему, с его богатырской комплекцией, было невмоготу по множеству раз на дню бегать вверх и вниз по этим проклятущим тесным лестницам.
Обустроил себе комнату на первом этаже, ту самую, в которой некогда была малая трапезная только для членов семьи, когда еще младшие дети Алистера были живы.
Там и сидел, с хмурой сосредоточенностью выцарапывая на вериданской бумаге письмо к герцогу, которое собирался отправить сегодня, вместе с первыми бочками этого года, в традиционный подарок открытия сезона сбора меда, когда в ворота замка проплелся всадник на усталом коне.

Одни говорят: время способно залечить любую рану.
Другие: время - лечит, но оставляет шрамы.
Смутно Эйнн помнила обе фразы. Почему смутно? Да от того, что последние шесть долгих месяцев она провела  находясь словно бы в тумане.
Тумане боли.
Тумане безразличия.
Тумане бескрайнего горя.
Тумане обладающем, порой, такой тяжестью,  что не было сил не то, чтоб подняться с постели, но даже пошевелиться или сделать мало-мальски приличный вдох…
И эта самая пелена застилала не столько тело, сколько разум Эйнн. Не осталось в её сознании со дня отцовских похорон связных мыслей. Лишь их жалкие обрывки, да невнятная нескончаемая злость на себя. На Кайда и Сафира. Брана и Родри. На Богов и… отца…
Жгучий, обжигающий нутро бессильный гнев временами сменялся, а после как-то само собой и окончательно перетек в нескончаемую,  расползшуюся по всей груди боль. Такую едкую, что хотелось вырвать её из тела собственными руками разрывая плоть… Казалось, она разъедает тебя изнутри, оставляя лишь пронзительный холод…
Боль... Нет, не то это слово…
Агония.
Когда рыдаешь без остановки…
Когда кусаешь подушку от бессилия и боли потери, кричишь в пустоту так, что слуги зовут Галвина, и тот спешит в любое время суток несмотря на свой возраст, позвякивая пузырьками с настойками и вытяжками из целебных трав…
Если бы кто посмел сказать Эйнн о том, что все это пройдёт и она сможет со временем вновь не то, что улыбнуться, но хотя бы вдохнуть полной грудью не ощущая давления невидимых тисков, то она нашла бы в себе силы плюнуть наглецу в лицо, а то и расцарать его ногтями…
Не пройдёт эта мука. Не пройдёт…
Она останется с нею навсегда…
Это... Это словно… Как если бы от твоей души, от тебя самого оторвали кусок… и никто и ничто более не восполнит потерю...
Кто знает, как долго продолжала бы Эйнн лежать под покрывалами, глядя поблекшими от выплаканных слез взглядом в одну точку, если бы не фраза, оброненная с месяц тому назад неосторожной служанкой, предрекающей "бедняжке госпоже" участь покойницы матери.
Девушки уже закончили купать безвольное тело Эйнн, которая и голову-то с трудом, казалось бы,  держала, и ведь мокни её в воду интереса ради - там и останется. Насухо обтерли заметно исхудавшую Эйнн простынями, умаслили тусклые тёмные волосы облепиховым маслом и переодели в чистое исподнее. Уложили в кровать, после чего принялись за уборку. Вот во время неё то, беспечно заболтались, позабыв об осторожности…
"- ...что мать, графиня покойница, что тётка, супруга графа нашего, как я слыхала… дурная у них кровь, слабая… где видано, чтоб от горя так себя изводить…
- А я слыхала, что он её сам… - пауза, шелест ткани и характерный звук. - того.
- А я тебе говорю, что она как и наша. Двинулась, да быстро сгорела… - шептала первая. "
И такая взяла Эйнн злоба, такой прилив сил подобно внезапному урагану накатил на неё, что уже наутро девушка самостоятельно оделась и спустилась к завтраку, немало огорошив как родню, так и слуг.
Она слабая?! Это у неё кровь слабая?! Да как он смеют!
Как смеет кто-либо… Да даже если и так, то она, Эйнн - не её мать! Она дочь своего отца! Дочь мужчины стойко перенесшего смерть детей и любимой супруги! Непослушание и похищение старшей дочери… И она, Эйнн, подобно ему же, сможет пережить его уход.
Должна.
И должна жить дальше. Ради него. Ради них всех… Ради своей семьи, что покоилась там… На обдуваемых ветрами вересковых  пустошах. Ее собственное сердце останется там навеки. Но она будет жить. Как бы трудно… Больно или тяжко не было…
Шесть месяцев.
Ровно шесть месяцев прошло с момента похорон Алистера Арден.
Никогда больше он не погладит дочь по голове ладонью. Не донесутся из-за дверей кабинета медленные задумчивые шаги… Не прозвучит более в замке Айтстоун голос Алистера Арден.
Боль притупилась, но не отступила. А вот слезы… возможно она действительно выплакала их все на многие годы вперёд…
После трапезы Эйнн обычно сидела в гостиной или у себя в покоях, ожидая когда освободится Адда, перенявшая на себя обязанности хозяйки. С кузиной практически не разговаривали, но у Эйнн вместе с пробуждением из цепких объятий тумана, проснулась потребность в людском обществе. Не обязательно разговаривать. Встречаться взглядом. Главное, что ты на одна.
Если ранее от одной лишь мысли о том, что в их замке будет хозяйничать другая женщина, Эйнн приходила в праведное негодование грозящее перетечь в слезы, то сейчас… сейчас знакомая суета и заботы легшие на хрупкие плечи Адды её ни чуть не волновали. Вот и в этот день Эйнн сидела на подоконнике в зале взобравшись на него с ногами и смотрела на замковый двор. Солнце пробиваясь из-за редких серых облаков прогревало землю и макушку девушки.
А что же за окном?
Вот прачка тащит куда-то корзину с бельём. Перемазанный сажей мальчонка улепетывает конюха гневно потрясающего над головой длинной хворостиной. Воробьи у конюшни то и дело вспархивая и перелетая с места на место подбирают с камней зерна и крошки. Вертится под ногами стражи ласковая рыжая кошка.
Без. Раз. Ли. Чие.
Полное и абсолютное. Ко всему.
Вдруг ни с того ни с сего нарастает гомон голосов. Суетится стражник на стене.
Снова к ним просители? Или гонцы принесли весть о следующем мятеже? Да, и до Эйнн с опозданием, но дошли вести о мятежном герцоге и постигшей его каре. А ведь они с отцом...
Эйнн отвернулась от окна. Как же она устала… Вздохнула и неспешно слезла с подоконника. Из не плотно прилегающих рам тянуло холодом и она окончательно замёрзла. Бесцельно постояла какое-то время прикрыв глаза. Суета утомляла. Но именно суета и  давала Эйнн ощущение, что она жива.
В коридоре девушка едва не налетела, точнее это на неё из-за поворота едва не налетел незнакомый мужчина. Коротко извинившись, он заспешил за слугой. Эйнн проводила взглядом развевающийся темно-зелёный плащ. Вкупе с гербом Дисморов вышитым у мужчины на груди, коий она лицезрела всего мгновение, но разглядеть успела, значило это одно!
Что-то интересное…
Впрочем... Вспыхнувший было огонёк любопытства тут же угас.
Без. Раз. Лич. Но.
Однако же что-то все же заставило Эйнн двинуться следом за гостем.
Подоспела, учитывая неспешный шаг Эйнн вовремя. В приоткрытую дверь кабинета дяди отчётливо виднелась спина в зелёном плаще. Девушка встала у самого порога совершенно открыто и бесцеремонно подслушивая, и подсматривая за происходящим.
Вот мужчина, как оказалось мгновение спустя, гонец, протягивает дяде свиток с печатями. Дядя берет его, бормочет что-то невнятное. Ломает печать. Жеста коим новый граф Терадена велит гонцу удалиться девушка не разглядела, да и разглядев, не стала бы делать вид, что оказалась у кабинета случайно.
- Это гонец от Дисморов? - пропустив мужчину, осталась маячить в дверях чёрным приведением. Она одна продолжала носить чёрные одежды, несмотря на то, что срок глубоко траура уже вышел. Голос тихий, слабый. Но в то же время полный настойчивости. И не делая паузы добавила. - Я хочу навестить отца.

- От них.... - буркнул Алдред, не поднимая глаз, и пробегая слегка поплывшие от сырости строчки на пергаменте. Извещение, приглашение.. однако... эм.... - Что? - сбитый с мысли таким непонятным перескоком с одной темы на другую, он таки взглянул на племянницу и нахмурился.
- Ну так и иди. У ворот кого-нибудь возьми.
И снова уткнулся в пергамент, не поясняя. Собственно, чего было пояснять - она ходила на могилу ежедневно, но никогда без сопровождения. Не то, чтобы Алдреду было какое-нибудь дело до того, не сиганет ли племянница с обрыва у клена, или не изнасилует ли ее где-нибудь по дороге какой-нибудь пьяный кмет. Им руководила не забота о ее безопасности а простая привычка - девице полагается брать с собой сопровождение и точка.
Вопрос Эйнн, ее вид и вопрос, он выбросил из головы еще раньше, чем она скрылась из дверного проема. Вновь принялся перечитывать послание, хотя и было-то там всего несколько строк. Герцог Дисмор извещал о состоявшейся помолвке своего старшего сына и наследника Арена, и с истинно северным гостеприимством приглашал на свадьбу всех желающих. Северяне верны традициям, такие послания наверняка разосланы всем лордам королевства, но для большинства из них это не более чем просто информация, очередная черточка к многовековым и причудливо переплетенным ветвям родовых древ, которые любой представитель благородных Домов заучивал еще в детстве. Воспользутся приглашением же только соседи и родственники. Сам Алдред не являлся ни тем ни другим, и отдал бы это послание старому друиду, заведовавшему ко всему прочему либрарием замка. Но дважды перечитав имя невесты и имя ее Дома он задумался. Элизабет, сестра Деррика Айрелл. Это в корне меняло дело. Ардены были в родстве с Айреллами. Мать Алдреда и Алистера, Леа, была урожденная Айрелл, и приходилась покойному графу Ирвину, отцу Элизабет и Деррика, старшей сестрой. Так что сам Алдред являлся невесте кузеном, даром, что был старше нее на шестнадцать лет. Степень родства достаточно близкая, чтобы приглашение на свадьбу имело к нему самое прямое отношения. И теперь стоило подумать - воспользоваться ли им.
Вообще-то в последние полгода Алдред был совершенно не в настроении посещать какие бы то ни было свадьбы. Приди это приглашение на пару месяцев раньше, то и вовсе, не раздумывая, мог отправить его прямиком в отхожее место. Но с весной он постепенно отходил, и потому задумался. С одной стороны - родственники близкие, и присутствовать надо. Не дело это - в затворника превращаться, надо постепенно все-таки возвращаться в общество, а то вскоре про него вообще забудут все, кроме королевских сборщиков, а этого допускать было нельзя.
С другой стороны - тащиться в такую даль чтобы попьянствовать с полдюжины дней на торжестве - стоит ли трудов?
А с третьей... с третьей стороны ехать все-таки надо. В конце концов - дочь вон выросла, уже давно пристраивать пора. Да и племянницу не худо бы с рук сбыть. И как это сделать, сидя сиднем в Айтстоуне и обрастая мхом? Вон, Алистер, чтоб его баргесты грызли до скончания веков, досиделся уже, в ожидании что жених для дочки сам ему с неба свалится.
Алдреда, к слову, не волновало, останутся ли девушки старыми девами, но перспектива год за годом видеть под боком Эйнн вызывала у него желание тоскливо завыть. Одним своим видом она навевала на него тяжелую, как мельничный жернов, угрюмость. Ходячее напоминание о том страшном, что он с таким трудом старался забыть и откинуть в прошлое. Иногда ее присутствие становилось таким невыносимым, что он всерьез подумывал, не скинуть ли ее как-нибудь с обрыва, над которым похоронен Алистер, и, он знал, этому никто бы ведь не удивился. Но останавливала не жалость, не совесть, не раскаяние, и даже не тень любви к Алессе, а страх. Утробный, терзающий кишки ледяными зубами, страх. Однажды, он уже пролил родную кровь. Будь проклят Алистер, выбесивший его настолько, что он забыл обо всем и дал себе волю. Будь проклят, обрекший его, Алдреда, на страшную участь братоубийцы. Его до сих пор часто мучили кошмары, по ночам снилось, что он по горло вмурован в лед, пронизыающий холодом, сдавливающий все тело и мешающий дышать. И этот вой.... от него мороз пробирал не только кожу, но и кости. Дестуры, правда, говорили в своих проповедях о раскаянии и праведной жизни, но в его ушах звучало все это малоубедительно. Может и был какой-то шанс, пусть крошечный, избежать страшной Ледяной Бездны, так упускать его Алдред не собирался. Нет уж. Повторять такой грех может лишь безумец, а Алдред безумцем не был. Избавиться от нее можно было только выдав замуж. На худой конец, всегда можно было бы, конечно, выдать ее за Эйдана, но перспектива избавиться от племянницы, выдав ее замуж настолько далеко - показалась восхитительной. Ведь правда, и жених, и брат невесты - оба молоды. У герцога Нормерского куча сыновей, у Деррика - два брата нужного возраста, да и со всеми ними ведь наверняка будет много друзей, не считая свиты и охранников. Это ж сколько молодых людей соберется. Непременно надо будет взять с собой обеих девиц... Вызвать Эйдана, чтобы пожил тут на время путешествия, и... Ах да, еще подарки новобрачным нужны... И хозяину, разумеется. И еще...
Алдред погрузился в размышления, мысленно уже планируя поездку. Свиток, о котором он уже забыл, давно выскользнул из полусогнутых пальцев и вновь свернулся на столешнице в трубку.
Думал долго, и когда за полуприкрытой дверью что-то зашуршало, он окликнул проходившую мимо служанку с ворохом одеял из волчьих шкур, которые относили вниз, мыли и сушили, прежде чем спрятать на зиму.
- Эй! Передай к воротам, пусть когда Эйнн вернется - зайдет ко мне. И Адду с ней вместе позови.

Безмолвный страж маячил неподалёку, не мешая девушке проводить время у отцовской могилы, но и не выпуская её из виду. Дело не хитрое, но скучное, стеречь девицу несколько часов к ряду пока та не околеет или же, как бывало в особенно тёплые дни, попросту не уснёт, разморенная свежим воздухом и ласковым весенним солнцем.  
Эйнн привычно устроилась у саркофага, сидя лицом к обрыву в котором гулко стонал, перекатывался многоголосым эхом ветер. Каменное пристанище покойного  пообветрилось. Обросло у самой земли жёлтыми и бледно-зелеными пятнами лишайника. Тень от старого клёна застенчивым пологом нависла над могилой графа Арден. Иногда Эйнн говорила с отцом. Порой, как и сегодня, молча сидела подле него глядя в даль, на синее небо в разводах белых облаков или на ожившие после затянувшейся в этом году зимы пустоши.
Она знала… Теперь знала, что отец обрел покой. Покой от суеты этого мира. От болезни. И, от нее, своей любимой дочери…
Как бы больно ни было от этой мысли, но ведь так оно и есть… И осознание этого, одновременно такое горькое и полное облегчения, в конце концов подарило покой и самой Эйнн. Однако же благодарить убийц отца, она и не думала. Напротив. В своих молитвах молила Богов покарать тех нелюдей, что так жестоко расправились с ее единственным родным и любимым человеком. Ей даже снились сны, где она стоит у помоста, а на нем стоит то один мужчина, то несколько… безликие тени, что в следующее мгновение падали замертво под ударом палаческого топора. А она… смотрела в их пустые, словно небрежно стертые кем-то лица без малейшего страха, но с огромным удовлетворением и ощущением свершившегося правосудия разливающимися по телу… А потом просыпалась… и в груди вновь зияла бездонная, ледяная пустота.
Где-то высоко в небе надрывно, тонко вскрикнула хищная птица, и мгновением позже камнем рухнула вниз в высокую траву, скогтив добычу.
Эйнн поднялась на ноги, провела по шершавому камню надгробия ладонью, прощаясь, и неспешно, поправив клетчатую шаль, побрела к замку глухо шурша вереском.
- Отец пожелал нас видеть.
Негромко сообщила Адда, едва Эйнн переступила порог замка, точно подкарауливала кузину. Стояла девушка в дверях гостиной комнаты. Судя по налипшим на подол платья ярким ниткам - вышивала. А по тону ее голоса можно заключить, что ей, как и Эйнн, безразлично зачем их призывает к себе Алдред Арден.
Зовет - значит так надо.
Адда привыкла не задавать лишних вопросов, а Эйнн… Эйнн же попросту устала, чтобы думать еще и о том, что же такое хочет сообщить дядя, да непременно им обеим.
Про нитки Эйнн кузине ничего не сказала, отметив факт их наличия и тут же выбросив из головы. Прошла вслед за Аддой к графскому кабинету.
Стук.
Открылась не скрипнув дверь.
Девушки вошли и сделав пару шагов, остановились. Эйнн обернулась к дяде закрывшему  массивную дубовую дверь за девичьими спинами.
- Я хочу спросить, - все тем же бесцветным голосом, что и ранее, обратилась девушка к графу прежде, чем тот открыл было рот. Почему-то этот вопрос казался ей куда более важным, нежели то, что им хотят сказать. - Убийц отца ищут? Почему их еще не нашли?
Она впервые задала мучивший её вопрос вслух.

- Потому что они не озаботились любезно оставить для нас записку, со своими именами, а камни да деревья, несмотря на все старания твоего умника друида, пока еще не научились говорить - огрызнулся Алдред. Ему невыносимо захотелось отвесить этой мелкой дряни оплеуху. Со всей дури, наотмашь. Хотя та знать не могла, что такими вопросами буквально нож в ране поворачивала, а все равно, казалось, что делает это нарочно. И ведь знает же, что расследование нападения было, и не одно. Что лес прочесывали, что даже от герцога Эламенского приезжали следопыты, и единственным их единодушным выводом было - нападение некоей банды разбойников. А поскольку той осенью, в связи с бунтом на юге многие шалые и без того ошалели, решив, что раз мятеж, то надзор будет ослаблен, и можно куролесить не боясь - банд развелось немало, то и гибель тераденского графа приписали их заслугам. Прискорбно, конечно, но неудивительно. Зато через месяц после начала зимы, пошли по лесам облавы и большую часть этих горе-банд, основательно померзших в своих убогих убежищах, просто перестреляли как тетеревов.
Алдред недовольно встряхнулся, ни дать ни взять - искупавшийся медведь, и хлопнул по свитку, лежащему на столе.
- Значит так. Наследник Регана Дисмора женится на вашей тетке Элизабет. Которая Айрелл. И нас зовут на свадьбу, в Денлатор. А поскольку вам обеим уже пора присмотреть приличную партию, то собирайтесь. Сидя тут сиднем вы ни с кем не познакомитесь, а выдавать вас за челядь как-то не с руки.
Адда, хорошо знавшая отца, не удивилась формулировке, просто кивнула.
- Когда ехать? Надо сделать приготовления... подарки...
- Подарки женщинам сама подбери. Заказывай чего хочешь, сама знаешь наши дела с деньгами обстоят. Не слишком дорого но, чтобы достойно. Мужчинам сам поищу. На все - полдюжины дней, ехать придется долго. Припасы в дорогу, лошадей, повозку... ладно, это я сам. Иди давай.
Нетерпеливым жестом он отослал дочь, а сам уставился на Эйнн.
- А ты слушай внимательно. Ты явно получаешь немалое удовольствие, жуя свое горе и так старательно выставляя его напоказ, но, имей в виду, эта поездка- твой единственный шанс, в обозримом будущем, поймать приличного мужа. Я не Алистер и вывозить тебя на смотрины каждый месяц - не собираюсь. Следующая оказия появится еще незнамо когда. Можешь изображать Безликую скорбящую здесь сколько пожелаешь, но жизнь не песня, где к каждой вздыхающей и несчастной героине мчат толпы рыцарей на белых конях, дабы осушить ее слезы. От таких заплесневелых скорбей, милая, у коров в сиськах молоко киснет, а у мужиков члены падают. Так что, либо ты едешь, и хотя бы стараешься выглядеть как женщина, а не надгробная статуя, либо оставайся дома. В конце концов выдам тебя замуж за кого-нибудь из тех, кому и живая покойница в постели сойдет. Поняла?

Она не заплакала. Не изумилась подобной… бесцеремонной формулировке. Лишь кровь прилила к, и без того алым после прогулки щекам, да подступил к горлу и скрутил оное спазм обиды. С места сдвинуться и то не смогла, точно и в самом деле статуей приросла к каменному полу. Ей бы уйти. Но...
- Безликой была моя мать, - медленно проговорила, не сводя с дяди слегка прищуренных в недобром взгляде глаз - Которая с головой ушла в свое горе и оставила нас одних. Она сдалась. А я - сильная... Как и отец. Я справлюсь. И не смейте так обо мне говорить. Я не выставляю... - выдох. Пауза. Захлебывалась нанесенным оскорблением. - горе напоказ. Оно мое...
Словно бы уже не дяде, а себе самой проговаривала вслух. Убеждая, подпитывая себя воспоминаниями и желанием доказать уже не только отцу, но и себе и всем тем, кто думает, что она - слабая, что они ошибаются.
Но, Боги… как же это трудно…
Вставать с постели. Спускаться к завтраку или обеду. Видеть как живет замок. Что он вообще ЖИВЕТ. Будто ничего и не произошло. Убеждать себя в том, что нужно помыться, взяться за книгу или вышивания, прогулку по саду, пусть те и не приносили былой радости.
-  Вам не будет за меня стыдно, милорд, - губы дрогнули, но улыбкой это не назвать, как и насмешкой. Секундная гримаса предназначенная человеку что абсолютно ее не знает. - Обещаю.
Хотелось сказать еще многое. Не столько для того чтобы уколоть дядю, но дабы выплеснуть хоть каплю той боли, что разъедала ее изнутри все эти месяцы. Она ведь ни с кем так и не говорила о том, как ей худо. Да и не поймут ее. Кто в этом замке не терял супругов, детей или родителей? Горько, да. Но жизнь идет. Вот только Эйнн необходимо было самой подталкивать себя к жизни… И пока, слава Амате, это у нее получалось...
- Как будто вы не скорбите о его гибели!
Все же вырвалось наружу звонким отчаянным шепотом.

А потешно оказалось смотреть на то, как девчонка вскинулась. Алдред оскалился, изобразив иронию.
- Так это ты от своей великой силы полгода здесь живой труп так старательно изображаешь? Ну-ну, пусть тот дурак, что назвал тебя сильной, на тебя полюбуется. И в чем, позволь спросить, эта твоя сила? В том, чтобы бродить по замку с видом привидения и спать на его могиле? Хех, я до сих пор как-то по другому понимал это слово.
И он уткнулся в уже давно прочитанный пергамент, ожидая, когда она наконец, уйдёт. Но тут...
Видели вы когда-нибудь реакцию кабана, которому сыпанули перцу под хвост? Алдред вскинулся не хуже. Вскочил, сжимая кулаки, и глядя на девушку вмиг налившимися кровью глазами, а потом, рванувшись к ней схватил за горло, и прижал к стене
- Слушай ты! Не смей. Я не желаю больше слышать о его ... В общем сама знаешь о чем! Я свое горе и пережевал и проглотил, как жуют и глотают все нормальные люди. Как смерть отца, матери, и брата. И жены, хоть по ней-то уж точно не скорбел. Как и он в свое время смерти всех в семье. Как и все поколения до нас и после нас. Он, гроганы тебя потери был мой брат! - с какой-то дикой непонятной болью и страхом выкрикнул он наконец, и с силой тряхнул девушку за шею, держа ее так, что та едва доставала ногами до пола. - Больше чем брат! Близнец, пёс его дери, ты, хоть понимаешь что это значит? Да половина души с ним вместе сдохла, чтоб его веками за это в Безднах жарили! И хватит мне этих вечных напоминаний, испытай ты хоть долю моего, посмотрел бы на тебя! Норра Плакальщица, мать твою!
Он буквально отшвырнул ее и остановился посреди комнаты с багровым лицом и тяжело отдаваясь.
- Гроша не стоит твое горе. Драпируешься в него, как в трагическую мантию, да только и знаешь что демонстрировать как тебе, несчастной, хреново. А теперь слушай меня внимательно, девчонка, я не мой брат, и плевать я хотел на твою тонкую душевную организацию, жизнь - не песня, а дважды я уроков не преподаю. Так вот, заруби на своем носу, если человеку так невмоготу жить с горем, то он бросается на меч и, заканчивает, по крайней мере , достойно по отношению к людям. Если жить как-то можно,то человек глотает свое горе и живёт дальше, достойно перед лицами богов. Но когда человек, как что ты, полгода спустя все ещё устраивает из своей потери демонстративное зрелище для окружающих, вроде этих твоих снов на саркофаге - то это уже не внутреннее горе, а балаган "ах, оцените, какая я преданная дочь". Жалеть тебя мне незачем, а правду о том, как выглядит твоя "скорбь" со стороны тебе, кроме меня никто не скажет. И выглядит это даже не жалостливо а противно. Невмоготу тебе жить - иди и удавись. А иначе - хватит изображать мировую скорбь. Чересчур затянутое лицедейство перестает быть убедительным, и, поверь, уже никто в замке в твои скорби не верит, а скоро и смеяться начнут если не прекратишь изображать плакальщицу. Поняла? А теперь пошла вон, я не любитель скоморохов!

Норра Плакальщица?!
Балаган?! Смеяться?! Над! Ней?!
Да плевала она на них всех!!! Плевала!!! Дважды… нет. Трижды!
Плевала!
Сползшая по стеночке на пол, держась руками за саднящее горло с проступившими на коже синяками-отпечатками, Эйнн смотрела на дядю снизу вверх. Полной яростной, возмущенной обиды взглядом.
Горячие и горючие слезы беззвучно текли по щекам и подбордку - глотать их оказалось больно.
Как он смеет!
Как они все! Все! Смеют?!
НЕНАВИЖУ!
Вырвался сиплый всхлип.
Ненавижу!
Ненавижу…
Граф отошёл к высокому окну, не глядя на племянницу. Не то приходил в себя после громогласной отповеди, не то и в самом деле не желая, брезгуя глядеть на Эйнн.
Урок, значит?
Удавиться ей предлагает? Да пусть он сам удавится!
Мировая скорбь… Да что он! Она же.. Она… Она не…
Зло утерла потекший нос рукавом.
Ну хорошо.
Ладно!
Не без труда поднявшись на ноги, ухватилась за спинку ближайшего стула, все ещё тяжело дыша и глядя в широкую спину дяди отнюдь не с благодарностью…
Загрохотало.
Отброшенный-отпихнутый в сторону стул отлетел к столу. Однако же досады этот жест не убавил.
- Значит… - начала сглотнув и поморщившись. - Так. С этого дня в замке хозяйкой снова буду я.
Негромко. Членораздельно Не спрашивая разрешения, но ставя в известность.
.

Алдред расхохотался и обернулся к ней.
- Вы только поглядите! Какое перевоплощение! Какая блистательная смена масок, из умирающей от заплесневелого горя лебеди к прямо- таки орлице, правд с деревянным клювом. Это на каком основании ты вдруг решила стать хозяйкой? Неужто замуж за меня собралась? Ну так ты попроси хрошенько, может быть я и не откажусь. Хотя последние лет десять таки соплявки как ты - не в моем вкусе.

- Да потому, милорд, - выплюнула обращение словно та аспарская кобра, - что я так хочу. Эти земли принадлежали моему отцу. И они должны принадлежать МОИМ детям! Но отец умер… А лучше меня за замком никто не приглядит.
Идти замуж за дядю?!
Он что, серьёзно?
Эйнн чуть склонила голову к плечу, рассматривая мужчину. Прикусила нижнюю губу и в раздумьях пожевала. И задумалась уже всерьёз.
Перспектива, разумеется, не шибко радужная… Возраст... Да и, к тому же, вперёд их детей наследовать титул будет Эйдан.
Солёный металлический привкус от слишком крепко прикусанной губы Эйнн словно бы и не почувствовала...
Да и дядя он ей… Пусть такие браки и разрешены богами… но все же... Иметь его в мужьях...
- Не за вас. За Эйдана пойду, - твёрдо решила девушка складывая руки на груди.

Алдред прыснул, и отошёл к столу. Опёрся, тяжело сел, опёрся локтем на стол, а щекой на ладонь, неторопливо поскреб пальцами щетину. Глядел он на нее как сытый кот на воробья, и улыбался.
- Ну правда, ты очаровательна в своем великолепном, непробиваемом эгоизме. Я восхищён! Третья смена масок! Вначале печальная тень, уверенная, что является центром мира, что все должны почувствовать и жалеть, да нянчиться, потом орлица возомнившая что по первому писку все так и обязаны пасть ниц и повиноваться, а может и возблагодарить за то, что ее восхитительность решила взять бразды правления, а теперь стряпчий- недоучка. Милая, мой брат, похоже изрядно сэкономил на твоём образовании, раз ты полагаешь, что тебе в этом графстве хоть что-то принадлежит, кроме твоих тряпок и побрякушек. Ты сильно удивиться, если узнаешь, что ты все же не центр времени и истории? До тебя, представь, на земле тоже существовала жизнь.  Эти земли принадлежали не твоему отцу, а моему. А до него - моему же деду. И прадеду. И Адда имеет на них ровно те же права, что и ты - то есть никаких, пока я и Эйдан живы. Для тебя это новость? Ну, если ты правда хочешь стать хозяйкой - выходи за него. Собственно, когда вы еще детьми были я предлагал Алистеру вас помолвить, чтобы в будущем не пришлось двум ветвям одного рода враждовать из-за наследства. Только он очень уж носился со своей идее, чтобы ты выбрала мужа по душе, и выходила за любимого мужчину, а не за его наследственное имущество. А ты, оказывается, куда практичнее, чем я ожидал, прими мои поздравления. Но в Денлатор ты все-таки поедешь. Мало ли, вдруг окажется там какой-нибудь смазливый граф, который сумеет пересилить в тебе меркантильные интересы. Я не сентиментален, но такую услугу брату, я пожалуй, все-таки окажу. Брак с Эйданом-то можно устроить в любой момент.

Разумеется Эйнн хотелось оставить комментарий и по поводу собственной меркантильности и по поводу остальных метких и едких высказываний, особенно об отце, но… она смолчала.  Ни к чему это. Она добилась своего. Добилась…
- Да, дядя, как скажете. Я могу идти?
Не то сам разговор, не то его итог, чудесным образом предали Эйнн сил. Заполнили пустоту в груди обретшимся смыслом. Она выйдет замуж за Эйдана и станет хозяйкой Айтстоуна. А её дети... Призрачные сыновья... В один прекрасный день станут хозяевами Терадена.
Уже на самом пороге она обернулась и долго, прямо посмотрела дяде в глаза.
- Спасибо, - негромко произнесла и вышла прочь.