10.03.1254, ... Ты вобрала в себя все оттенки ветра.(c)  

Дата, время: 10.03. 1554
Место действия: Вудвилл, графский замок
Участники: Деррик Айрелл, Гвендолин
Предыстория/суть темы:
— Ты моя любимая дочь!!
— Я твоя единственная дочь!!!
— Кто знает...(с)

Совместно с Лин

Лин ждала. Она осторожно выглянула за угол. Серый Волк был еще там. Огляделась – рядом ни души, никого, кто мог бы отругать ее или остановить. Девочка прокралась к коновязи, стараясь не вспугнуть нервную кобылу – «породистая, из благородных», и остановилась рядом с ним, положила руку на косматую серую морду. Серый Волк облизал ее пальцы и посмотрел выжидающе.
В свои восемь Лин уже имела много обязанностей и часто ходила в лес: за хворостом, за грибами и ягодами, за кислицей. Она видела разных зверей, но Серый Волк не походил на своих сородичей из чащи: те были гораздо ниже, и смотрели так, будто сам неутолимый голод глядел на девочку через их глаза. А он, он был добрый. Лин придумала, что сама Дарина, покровительствующая селянам, послала ей Серого Волка взамен отца, которого у нее никогда не было.
- Ты хороший, - девочка погладила серый нос Волка и порылась в кармане, - я тебе кое-что принесла.
Серый Волк редко появлялся в их деревне, но два раза в неделю, когда они ели мясо за ужином, Лин прятала несколько кусочков – на случай, если он придет. Узнай об этом соседские мальчишки, они бы сказали: «Лучше бы нам отдала». А дед всыпал бы, мол, кормишь это крандово отродье, кормишь, а пользы никакой. Лин вздохнула. Никто ее не понимал, только Серый Волк был ее другом.
Увидев мясо, Серый Волк начал подпрыгивать и поскуливать от нетерпения, и девочке пришлось схватиться за его ошейник. Конечно, кто-то мог бы сказать, что это собака, раз на ней есть ошейник. Тогда Лин бы возразила: «Ты что, глупый? Собаки гораздо ниже и у них хвост колечком, и отпустить их можно, в лес не убегут». Зверь был высокий, ростом почти с девочку, со странной жесткой серой шерстью, щеткой «усов» и «бороды» на морде и добрыми печальными глазами. Таких собак не бывает. Он не боялся жеста, которым подбирают с земли камень, и брал лакомство очень аккуратно, чтобы не задеть ее пальцы.
Пока он ел, Лин гладил его по холке. Под ошейником у Серого Волка кожа была протерта до крови. Наверно, хотел домой в лес. «Друзьям надо помогать» – это говорила ей мама, которую Лин почти не помнила. Еще раз оглянувшись, девочка принялась расстегивать ошейник. Она дважды поцарапалась о пряжку прежде, чем та поддалась. Лин думала, что как только освободит Серого Волка, тот скажет ей человеческим голосом, как в сказках: «Садись ко мне на спину, я отвезу тебя в волшебный лес». Но тот рванул к лесу, не оглядываясь, оставив ее с ошейником в руках. Совсем забыв о том, что кто-то может ее услышать, Лин крикнула ему вслед:
- Серый Волк, ты куда?
* * *
С самого дня Отца-Торна все шло наперекосяк. Никогда еще Кевин не бездельничал так много, но почему-то совсем этому не радовался. Не то, чтобы работы не было: надо было растравливать щенков с летнего приплода, да еще и барон Вэлинт прислал этого серого пса, бохан его побери. Пса, конечно, не барона. Родбъернские волкодавы были в диковинку, а этот вообще какой-то редкий, да еще и огромный – здоровый мужик еле удержит. В общем, псари замка Эглентайн без дела как бы и не сидели. Но то, что граф на охоту последние месяцы практически не выезжал, не способствовало дисциплине. Поэтому и Кевин вместо того, чтобы приучать волкодава к верховым выездам и взятию следа, больше приучал дочку гончара к плотским утехам, а пес томился на привязи.



Вышел Кевин на крыльцо довольный, точно твой кот, слопавший полную плошку сливок. Взялся было за кожаный пояс, подвязать штаны покрепче, да так и застыл разинув рот от изумления.
- А, ты ж, фаханов ублюдок! - потрясая кулаком псарь рванул к тому месту, где болтался на поводе ошейник волкодава. - Ах, ты ж… - шумно выдохнул он оглядываясь по сторонам.
Приметив у соседнего дома стайку мальчишек, тычущих в него пальцем и хохочущих, выдернул пояс и придерживая свободной рукой спадающие штаны, двинулся в их сторону, потрясая уже не только кулаком.
- Вы что наделали, гроганово отродье!!! - взревел Кевин пытаясь огреть ближайшего к нему шалопая по чему придётся, но мальчишка оказался проворнее.
Остальные дети уже бросились врассыпную гигикая и улюлюкая. Кевина в деревне не любили. Мог ни за что, ни про что походя плетью огреть, если дорогу ему кто перебежит али не уступит. Графу наушничал по чем зря. Но граф мужик хороший, пусть и непутевый - так про него родители говорили.
- Лина это, растяпа ты пустоголовый! Тютю собачка! - самый старший из мальчишек видел, как старостина внучка собаку отвязывала, да мешать не стал, помнил ещё, как Линка его в последний раз уделала. Пусть и ей влетит, и этому козлу старому.
- Ну, попадись мне только!!! - взревел псарь, сплевывая себе под ноги и вдевая пояс в петли штанов. - Лина, значит…


Было непонятно, что делать в первую очередь: искать волкодава или хватать виноватого, вернее виноватую. Опыт псаря подсказывал ему, что драпануть тот мог далеко и сам вряд ли вернется: за пару месяцев собака так и не привыкла к новому дому и наверняка сейчас была на полпути в Вэлинт. Шататься по лесам под вечер одному Кевину совсем не улыбалось, и он пошел к дому старосты, ругая по дороге его внучку, самого старика Утера и всех его предков до сотворения мира.
Староста уже о происшествии знал и главной виновнице по первое число всыпал. А затем спрятал в подполе: все же единственная внучка, а как уж там обернется, отыщется этот багрестов пес или пропадет с концами, один Торн ведает.
- Что ж ты за выводком своим не следишь, старый? – от этой фразы графского псаря Утер вжал голову в плечи, словно его плетью огрели. Кевина он еще мальчишкой помнил, тот был из этих мест. А теперь, вишь, как заговорил – конечно, в замке служит.
- Так девчонка еще несмышленая... – начал было староста.
- Это ты его светлости расскажешь, да еще почему порядок в деревне навести не можешь, объяснишь. – Кевин все распалялся, поскольку сам трусил. – Волкодав столько денег стоит, ты если весь свой скарб продашь вместе со своей старухой, не расплатишься. Так что давай девчонку сюда, будет с клеймом всю жизнь ходить, чтоб видели люди, кого ты вырастил.
- Раз я перед графом провинился, перед ним отвечать и буду, - в голосе старика уже не было заискивания. Утер снова был тем строгим сельским старостой, перед которым Кевин в юности робел.
Видимо, пришло время раскрыть тайну, которая тяготила его уже почти девять лет. А дальше... «Амата-заступница, смилуйся», - беззвучно проговорил он по привычке. Будь, что будет.

Совместно с Лин


Кевин препираться не стал. Зло сплюнул на порог старостиного дома и направился к своей кобыле. Ему-то что, сама девка ответ перед графом держать будет или дед ейный. Главное, придумать историю поправдивее, чего он в деревне забыл, да как волкодава прохлопал. Все ж без старика проще было бы. Перекинул девчонку через лошадь, и делов. А тут жди, пока староста свою клячу в телегу запряжет. Псарь почесал макушку, оглянулся и натолкнулся на неприязненный взгляд той самой Линки. Ишь глазищами сверкает, точно кошка!
Хотел было выругаться, да только рукой махнул, поостыл. Отвязал кобылу, взобрался в седло.
- В лес удерет - с тебя, старик, спрос будет! - не к старосте, к Линке обратился Кевин натягивая повод левой рукой.
- Мы закончили? - Деррик почти лежал на стуле. Положив голову на низкую спинку и изучающе глядя в потолок. - Этим Элизабет должна заниматься, отложим до ее приезда. Время у нас еще в запасе имеется.
Завернутый в ярко-алый шелк Ирвин не перестал дурачиться, но изображать из себя аспарскую танцовщицу прекратил.
- Ах, Деррик, мне совсем не идет это цвет! - накинув лишнюю материю на голову, пропищал тоненьким голосом младший, обворожительно захлопав густыми - на зависть многим прелестницам - ресницами, и тут же получил по затылку свернутым в плотную трубку свитком от Рейнарда.
- Дурак ты, Ирвин.
Почему он, собственно, дурак, Ирвин поинтересоваться не успел. Только развернуться к Рейнарду и изобразить на лице наигранное негодование.

- Милорд, Кевин вернулся, но не один. С ним староста из Плавников и внучка его, - Бредерик не выказал удивления от увиденного в графском кабинете. На всех поверхностях лежали всевозможные ткани разнообразных расцветок. Начиная от простого льна, заканчивая тем самым аспарским шелком, намотанным на Ирвина.
- Что-то случилось? - граф поднял голову, а после и сел прямо.
- Не говорит. Вас требует, - развел руками слуга.
- Сейчас спущусь.
Рейнард попытался было перехватить рванувшего к открытой двери Ирвина, но не успел. Легкая ткань мягко, будто песок, просочилась меж его пальцев. И мальчишка с душераздирающим воем скрылся из виду.
- Пусть бежит, - усмехнулся-отмахнулся Деррик, поднимаясь со стула и глядя на раздосадованное лицо младшего брата, - может, Кевин впечатлится нашим новым приведением  и мы станем видеть его гораздо реже.

Пока они ехали к замку, Лин не проронила ни слова, но про себя твердо решила, что пообещает графу пойти в лес и без Серого Волка не возвращаться. Тогда правитель обязательно простит деда, ну а что с ней будет, уже не так важно. Лорд Айрелл представлялся ей в золотых доспехах и обязательно с мечом в руках. Такое сильное впечатление произвели стены Эглентайна на девчонку, раньше вблизи замок не видевшую. Лин все задирала шею, но каменная кладка закрывала небо, а флаги на башнях казались выше облаков. Нет, в таком огромном доме точно должен жить великан, способный ударом одной руки пришибить с десяток обычных воинов – поэтому его и избрали графом, что никто не мог его победить.
Их пропустили через ворота, подвели к самому высокому дому внутри стен, возвышавшемуся даже над охранными башнями. Лин уверилась в своих догадках: кому еще могла понадобиться такая махина, как ни великану или оборотню вроде баггейна, но только доброму. Когда реальный граф Вудвилл появился в нижнем зале, куда их отвели, девочка чуть не вскрикнула от удивления. Граф был совершенно обыкновенный, без доспехов и даже какой-то растрепанный. А самое главное, она его знала! Несколько раз видела: то во время проезда по деревне, то у трактира на мельнице, пошатывающегося и с трудом взбирающегося на чалую, словно припорошенную серебром кобылу.
Она бы так и стояла с раскрытым ртом, но тут дед шепнул: «А ну, на колени», и пребольно сдавил ее плечо, заставляя опуститься на каменный пол. И тут же бухнулся рядом на колени сам.
Ирвин расположился на балконе, откуда открывался замечательный вид на залу, и выжидал подходящий момент, чтобы разразиться неистовым, усиленным эхом хохотом.
Так как граф молчал и смотрел на него даже как-то неодобрительно, Кевин заговорил первым, нещадно заискивая перед хозяином.
- Ваша Светлость, внучка этого человека, - указал он кривым пальцем на старосту, - воспользовалась тем, что я отвлекся и отвязала волкодава, которого я взял с собой. Поймать его не успели. Клянусь, маленькая нахалка сделала это нарочно!
Что ж, первое слово сказано. Утер поднял голову и пристально посмотрел на Деррика. Сколько лет прошло, помнит ли? Возразить старику было нечего. Он только надеялся, что ему дадут договорить, не вышвырнут сразу. И что эта боханова проказница не выкинет очередной фортель. Руку с плеча внучки он не убирал, и Лин с удивлением почувствовала, что у деда чуть заметно дрожат пальцы.
- Моя вина, отпираться не буду. Так ведь ребенок же еще, дитя несмышленое. – он на секунду замолк, собираясь с духом, - Ваша Светлость, не погубите, Ваша это кровь. Помните дочку мою, Энит из Плавников? Которая маки в косы вплетала? Она никому не говорила, от кого младенца понесла. И я бы не узнал, да грешен, подслушал ее исповедь. А в храме не врут, да Энит моя и так за всю жизнь ни слова неправды не сказала.
На его глаза навернулись слезы при воспоминании об умершей дочери. Не было во всей округе никого красивей и добрее, да вот судьба ей выпала рано уйти. Видно, правы были соседи, нельзя так было девочку называть, слишком созвучно с Безликой богиней. Вот и забрала она его единственную дочь.

Он не помнил ее имени - он помнил маки. Крупные давленные бутоны. Смятые  их телами до состояния каши лепестки. Мягкое золото волос на золоте колкой соломы. Тонкие и грубые от домашней работы пальцы при свете первых лучей восходящего солнца вплетали алые цветы в длинные косы. Он сам нарвал их для нее. Как странно… все это будто бы происходило вовсе и не с ним. Словно в другой жизни, когда он, Деррик Айрелл, граф Вудвилл, был просто Дерриком. Он совершенно не помнил ее лица. Только маки. И ее смех...
Звук падения чего-то тяжелого заставил Деррика отвлечься от прошлого и поднять взгляд наверх, к источнику шума. Ирвин оказался проворнее. Мелькнул над перилами край алой ткани - и снова перед глазами яркое пламя.
- Скажи мне имя того дестура, если окажется все так, как ты говорил, заберу девчонку к себе, если солгал - молись богам, старик. Обоих сгною. Переночуете в замке. С утра поедем в Храм.
Договорив, развернулся и быстрым шагом удалился прочь, оставив деда с внучкой и псаря одних. Впрочем, за ними пришли довольно скоро. Псаря отправили на конюшню, передав, что граф лишил его полугодового жалования. Деда с маленькой непоседой разместили в комнате прислуги, не обделив простым, но сытным ужином.
Сам Деррик никого видеть после разговора не желал, запершись в своих покоях с кувшином логрийского. Но как назло вино в горло не лезло, даже первый кубок не осушил.
Маки, багрест их раздери! Ожерелье из ракушек! Булочки с корицей!
Проклятый он. Как пить дать проклят. Не богами. Собой. Выбором своим и чувствами. Тем, что не головой думает, а тем что ниже, и еще ниже находится. Не к месту вспомнился и Лорд-Канцлер и хлесткая пощечина, отвешенная сестре.
Опрокинулся на бок пнутый сапогом стул.
Уже не маки, Триша. Задорные темные кудри огненными всполохами плясали перед глазами, сменяясь ее нежной улыбкой. И голос шепчет те строки, написанные в последнем письме  ее рукой…
Ну, дур-рак!
Синие глаза, а в них отражение белых колотых раковин вперемешку со стеклянными бусинами под цвет ее глаз. Смех.
Младенец на руках у постаревшей разом на десяток лет женщины. Только по глазам и признал.
- Ваш это ребенок, ваш, милорд… Даже родинка там же… на шее под затылком.
Плачет. И мальчонка плачет. Красный весь от натуги, глотку дерет на совесть.
- Не похож. - обрубает Ирвин Айрелл, едва бросая взгляд на закутанного в лохмотья ребенка, и кидает к ногам молодой женщины несколько звездочек, заранее выуженных из кошеля при поясе. - Язык за зубами держи, не то сгною, а дите псам кину.
Нашли их обоих, мать и младенца, через неделю в речке. Утопших.
"Сгною".
Тошно от себя. Выть хочется. Не выпить, а залиться вином, бражкой, элем так, чтоб потом ничего не помнить.  Сбить костяшки о стену или лучше о первого встречного, заглушая отвращение к себе болью физической. Отца ненавидел, делал все наперекор, а по итогу ни капли не лучше него оказался. Невеста, друг… В Бездну их! В Бездны их обоих.
Кубок впечатался в стену, обдав содержимым каменную кладку. Упал и закатился под стол, брякая по полу вдавленным боком.
Желание бросить все и уплыть было велико. Все еще велико, но соблазнительность этого решения уже давно слетела с него, словно позолота с серебряного блюда. Он не оставит ни братьев, ни Элизабет. Да и девочка эта, сероглазая…
А ведь он видел во сне дочь. Их с Тришей кареглазую малышку. С кудряшками и ямочками на щеках. Проснувшись, он еще долго не мог ее забыть. Сидел в ардвиллской камере, а перед глазами та девочка, на мать покойную и Тришу похожая. Он ведь тогда правда захотел, чтобы сон реальностью оказался. Может, услышали его боги?

- Вставай, - Деррик вошел в комнату без стука, освещаемый со спины факельным светом. - Вставай, староста, сейчас в Храм поедем.

Совместно с Лин



В Храм они прибыли еще до утренней службы. Ученики дестуров раскладывали дары у статуй: сюда ходили в основном деревенские, а кому они могут молиться? Дарине, чтоб урожай хороший был, Амате о семье и детушках, да еще Санату, если захворал кто. Вот каждое утро в Храме и перекладывали дары поровну перед каждой из двенадцати статуй, чтобы не прогневить богов.
Граф приказал поседлать им лошадей, и в любое другое время Лин была бы в восторге от этого – редко когда удастся в настоящем седле прокатиться, прямо на холке коня, перед дедом. Но сейчас девочка, обычно бойкая и непоседливая, словно язык проглотила. Дед сказал, что если она вякнет невпопад перед господином, повесят его на краю леса, и фахан придет кости его обгладывать. И бабку рядом повесят. А сама она будет до конца своих дней в кандалах краску в чанах варить. Лин готова была разреветься – не из-за себя, за деда с бабкой, но только хмурилась и посильнее накручивала длинную гриву коня на покрытую мурашками руку. Уже почти рассвело, было очень зябко и без седла она бы согрелась быстрее.
Вид у дестура был испуганный – не часто хозяин Эглентайна баловал их храм своим присутствием, особенно в такое раннее время. Никак умер кто или при смерти? И почему сам прискакал, а не послал кого-нибудь?
Однако все быстро встало на свои места: и вопрос о той несчастной светловолосой селянке, и присутствие старосты, и девчонка, жмущаяся к деду. Дестур помнил ту девушку: как приходила в Храм и подолгу задерживалась у статуи Элины, а глаза ее сияли и губы шептали что-то. Небось, за жениха молилась. А потом все реже стала появляться. Красота ее выцветала, потух огонь в глазах, на лице и руках часто видны были отметины – видимо, муж поколачивал. Неужели тот, за которого она когда-то молилась? Сам Доннан стал дестуром всего семь лет назад, до того был учеником тут же, помогая старику Болдару, уже тогда одряхлевшему, вести службу и принимать паству на благословение. Но исповедовал только сам старец, ныне доживавший свои дни при храме и готовящийся скоро предстать перед Дюжиной. Будить немощного старика не хотелось, но и графу возразить дестур не мог.
- Заходите, ваше сиятельство, - вся процессия последовала за дестуром в маленькую каморку, где обитал бывший настоятель храма. – Только спрашивайте погромче, дестур Болдар у нас глуховат.

Совместно с Лин


- Отец Болдар? - Деррик первым шагнул в пахнущую затхлостью и, как показалось, мышами, темноту. - Меня волнует один вопрос,  ответ на который знаете только вы.
- Кто здесь? – старик был не только глуховат, но и подслеповат. Разбужен он был второпях и не успел причесать свои длинные белые волосы, теперь топорщившиеся во все стороны.
- Деррик Айрелл, граф Вудвилл.
Посторонился пропуская старосту с внучкой в крохотную узкую комнатенку.
Устыдиться бы тому, что поднял почтенного старца в такую рань, но не до подобных умозаключений было Деррику, слишком уж причина их визита в деревенский храм казалась ему важной и серьёзной.
- Да благословит вас Дюжина, ваша светлость, - старый Болдар вглядывался в неясные тени, маячившие в дверном проеме. Но, хоть видел он все хуже и хуже, ясность ума все еще не оставляла дестура.
Он продолжил:
- Значит, опередил меня лорд Ирвин, вот уж не думал, что проживу так долго. Чем же я могу быть вам полезен, ваша светлость? Да еще в такой час.
Старик вздохнул. Ему казалось, он знал, зачем здесь Деррик. Всем известно, дестуры не лгут. И задай сейчас граф Вудвилл тот самый вопрос, Болдару придется открыть ему семейную тайну, столь оберегаемую прежним хозяином Эглентайна.  
- Этот человек, - граф указал на старосту, - утверждает что его внучка является моей дочерью. А вы - десять лет или около того, назад исповедовали его дочь и мать девочки. На исповеди она признавалась вам в том, чей это ребёнок. Я понимаю, - выдержал недолгую, но все же паузу, - что вы связаны тайной исповеди, но прошу вас если не нарушить её, то все же внести ясность.
«Так вот в чем дело», - у Болдара отлегло от сердца. Не то давнее пригрешение его отца привело графа к нему на рассвете. Но история идет по кругу, природа человека неизменна, и лет через двадцать потомок Деррика придет сюда же - не к нему, к постаревшему Доннану, и спросит о том же. В который раз дестур возблагодарил милость богов, что наблюдают слабости мирские день за днем, год за годом, и до сих пор еще не обрушили на Кэйранд всю мощь своего гнева. Во-всяком случае, со времен катаклизма.
Болдар повернулся к двум очертаниям слева от него – видимо, там стоял тот, кого граф назвал «этот человек». Хотя он догадывался, о ком шла речь.
- Утер, ты ли это?
- Я, отец Болдар, да продлит Дюжина ваши дни.
Дестур кивнул и начал свой рассказ:
- Это было в месяц урожая, восемь с половиной лет назад. Дочь Утера пришла в храм исповедоваться и спросить совета. Про то, что сказано было на исповеди, я не могу рассказать никому, кроме богов, я слишком стар, чтобы нарушать клятву дестура, нет уже времени отмолить грех. Но про то, что было потом, поведаю. Юная девушка просила совета, стоит ли ей солгать однажды и жить спокойной, сытой жизнью. Или быть правдивой, даже если это обернется испытаниями и осуждением. Тогда я задал ей вопрос: «Лжет ли твой отец?» «Никогда», - сказала она. «А мать твоя лжет?» «Она лучше умрет, чем солжет». «Вот и ты должна уважать родителей и заповеди веры и не запятнать себя ложью» - ответил я ей.
Старик перевел дух – редко ему приходилось так много говорить и за неделю, не то, что за день.
- Вы услышали ответ на свой вопрос, ваше сиятельство?
"Надо же как памятлив этот старик" - Деррик задумчиво почесал подбородок.
- Да благословит вас Торн, отец Болдар.
Перед тем как покинуть храм, Деррик зажег и поставил две свечки: Отцу Торну и матери Амате, щедро ссыпав в чашу для подношений все содержимое кошеля. На душе его было непривычно легко и спокойно. Впервые за долгое время.
- Поедешь со мной в Эглентайн.  - Обратился он к девочке. После чего перевёл взгляд на её деда. - Если захотите видеть внучку, препятствовать не стану.